Какого цвета любовь?
Шрифт:
Аделаида категорически отрицала своё пособничество Еве в краже яблок из Райского сада! Она больше не желала каждый день, каждую секунду извиняться за своё существование! Она не считала нужным ни спрашивать разрешения по любому поводу у сильной половины человечества, ни оправдывать перед ними принадлежность свою к женскому полу. Она не будет нянькой! У неё свои дела, свои мысли, свои проблемы. И это её жизнь. И никто никогда не будет больше ей диктовать, что надеть, как сесть, как встать, как себя вести! Она категорически отказывается от всего, что называется словом, похожим на блеянье овечки «де-е-е-вичье», и уж тем более от пахнущего мокрыми подмышками и приторными духами «Красный мак» – «женское»! Она отказывалась от трусов до колен, уродского
Глава 13
Весь девятый класс Аделаида носилась от одного репетитора к другому, при этом ухитряясь не потерять ни одного грамма веса. Спецпредметы, которые она должна была сдавать на вступительных экзаменах в вуз, шли более-менее прилично. С алгеброй и геометрией была полнейшая катастрофа! Глеб Памфилович, который заменил ушедшую в декретный отпуск Малину, совсем перестал вызывать её к доске и закрывал глаза на то, что контрольные и по алгебре и по геометрии она аккуратно срисовывает у Бекаури. Аделаида уже была далеко не отличницей. Алина Николаевна продолжала ей ставить «четыре», делая вид, что не знает о том, что Аделаида три раза в неделю занимается дополнительно с частным преподавателем. Зато по физике и «русскому» у неё было «пять», но только на этих предметах далеко не уедешь! В Мединститут надо предъявить или «Золотую медаль» по окончании школы, или хотя бы пятибалльный аттестат! «Пятибалльным» назвался аттестат только с двумя «четвёрками», потому как средний балл округлялся до пяти. Нет, конечно, можно попытаться пролезть в Медицинский и с «трехбалльным» аттестатом, но проходные баллы обычно были очень высокими, а балл аттестата приплюсовывался к сумме оценок за вступительные экзамены.
Последние два года ты должна приложить максимум усилий, чтоб получить «пятибалльный» аттестат, – говорила мама, – а то потом будешь кусать себе локти! Все поступят и будут учиться, а ты останешься за бортом!
«За бортом, за бортом, – думала про себя нараспев Аделаида, – за бортом в свободном падении без парашюта! „Над полями, над лесами, над велики горами“… – вспоминалась ей строчка из детской сказки, – в лучах восходящего солнца и сквозь белую пену облаков!»
Ты что, не слушаешь меня?! Я с тобой разговариваю, дура! Слышишь меня?! Тебе надо взять себя в руки и войти в колею!
Ия со второго этажа, из-за которой мама и решила, что Аделаида тоже должна просыпаться ни свет ни заря, продолжала вставать в шесть утра и очень громко бубнить на весь двор. Весь двор относился к Ие с огромным уважением. Никто не говорил про девочку в линзах и с огромным носом, что она мешает им по утрам спать, хотя её «бу-бу-бу» в полной тишине и в первых же лучах восходящего солнца разносилось громче камнепада в горах.
Ия занимается! – констатировали соседи, почтительно понижая голос, и кивали на балкон.
Маме пример Иямзе, видимо, очень импонировал.
Видишь, как ведёт себя человек, который действительно чего-то хочет добиться? – говорила она. – С завтрашнего дня ты тоже будешь вставать в шесть часов и повторять вслух уроки. Но не в конце четверти, как было раньше, а каждый день.
Оказалось, в предвыпускном классе Аделаида просто обязана «мобилизоваться» и каждый день вставать в шесть утра, чтоб «ещё раз повтроить пройденный материал». Хорошо, хоть ей разрешили не сидеть на балконе, как бубнящая Иямзе, а проделывать всё это в помещении, закрыв плотно дверь в свою комнату.
С тех пор, как Сёма практически перестал появляться в доме, «детскую» вообще отдали ей и переименовали в «её» комнату, поэтому, если бы Аделаида встала с утренней звездой, она бы никому помешать не могла.
Сёмины успехи будоражили умы и вызывали зависть. Он несколько лет подряд был Чемпионом республики в своём году рожденья, а не так давно побил рекорд и стал Чемпионом республики в общем первенстве. Его результаты висели на стендах во всех спорткомплексах, где были плавательные бассейны, и фамилию произносили с придыханием. Когда соревнования проводились в Большом Городе, Аделаида с папой всегда ездили болеть за Сёму. Они сидели на трибунах и ловили на себе любопытные взгляды. Они сидели такие гордые и ни с кем не разговаривали.
Звание «Мастер спорта СССР» Сёме присвоили, когда ему было всего 14 лет!
– Ну, как ты? – с восторгом кинулась к нему Аделаида в один из дней, когда он в короткую передышку вернулся домой.
– Нормально…
– Так «Мастер» же!
– Ну и что? – равнодушно ответил Сёма. – Я раньше тоже смотрел на других и думал: «О! Мастер Спорта идёт!» А теперь сам сделал, ну и что?
Мама тоже делала вид, что ничего не происходит. Когда у неё спрашивали о Сёме, пренебрежительно отвечала:
Оф! Подумаешь! А я знаю, что он там делает? Ходит в своё удовольствие, дрыгает ногами! Большого ума не надо!
Аделаида, когда ходила на плавание, однажды очень хотела похвастаться, что у неё, наконец, начало получаться сальто-поворот. Она очень, очень долго пробовала его сделать. То лбом врезалась в бортик, то наоборот лишний гребок выходил, и тогда стукалась локтём. И вот, наконец, получилось! Как она была рада! Получился настоящий поворот-сальто! Она, рванув, чуть не высадила входную дверь, забыв, что та всегда на амбарной задвижке. Папа и мама ужинали на кухне. У папы одна щека торчала, как если б он за ней спрятал шарик для пинг-понга. Папа всегда ел так, чтоб, как он объяснял, «бистро садица кушат – встават» (быстро сесть, покушать и встать), и ещё потому, что с другой стороны у него болели зубы, а к стоматологу он идти очень боялся. Мама задумчиво черпала суп из тарелки и привычно насаживала чайной ложкой сливочное масло на хлеб.
У меня сегодня получился повороо-оот! – завизжала Аделаида с порога, вся сияя, как медный таз.
Какой ещё «па-ва-рот»? – мама медленно повернула голову. – Обувь сними! Не видишь, в квартире убрано!
Поворот! На плаванье! Когда кролем плывёшь, чтоб выиграть время, можно не просто поворачивать, когда дотрагиваешься до бортика, а если делать сальто в воде, то оттолкнёшься только ногами и…
Савсэм мне это нэ интересна… что салто-малто… – папа только что проглотил своей теннисный шарик, – паварот-маварот… вот если ти палучила «пиат» па химии – эта уже интерэсна! Да? – и он взглянул на жену, уверенный в своей полнейшей правоте.
Ну, конечно… – мама делала новый бутерброд.
Новый год с оранжевой миской и квашеной капустой продолжался и в феврале, и в марте, и в апреле… «У нас праздик када ми хатим»! Када Сома приижаэт, када ты пиат палучаэш…
Подумаешь, поворот! А как Аделаида радовалась из-за него! Такие результаты, как у Сёмы, Аделаиде и не снились. Спортсменки из неё не получилось, дальше абонементной группы с пенсионерками на одной дорожке она не пошла, а посему надеяться на льготы при поступлении, как перспективной спортсменке, ей не приходилось. Она каждый день молча ставила будильник на шесть утра и носила терновый венец «абитуриентки Мединститута»… Будильник звенел. Она просыпалась. Отправлялась в туалет, умывалась холодной водой, но это совершенно не помогало! Ей до ужаса хотелось спать, поэтому и она, как соседка Ия, садилась за стол и что-то читала вслух, чтоб ненароком не заснуть. От звуков собственного голоса спать хотелось ещё больше. Он её прямо-таки убаюкивал, её родной глуховатый и шепелявый голос. Естественно, в голову ничего не лезло. Даже то, что она вроде как заучила с вечера, вылетало напрочь! Мало того, от отвратительно резкого звонка будильника она вздрагивала, и потом у неё весь день болела голова. Но она хорошо усвоила папины уроки «какой твой время балет?!» (какое тебе время болеть?), поэтому весь день, не жалуясь, стоически переносила муки. Именно папа ей сообщил, что к «лэкартво нэлзя привикат!» (к лекарству нельзя привыкать), и поэтому, чтоб выклянчить таблетку «анальгина», приходилось за полчаса морально готовиться…