Какой простор! Книга вторая: Бытие
Шрифт:
— Позвольте вас спросить, сколько бывает таких дней в месяц? — не отпускал свою жертву старичок, и остроконечные усы его, казалось, готовы были уколоть секретаря.
Председательница комиссии вынуждена была прервать затянувшийся допрос и осадить зарвавшегося старичка, работавшего, как выяснилось, счетоводом в бухгалтерии наркомата. Секретарь, совершенно мокрый, спустился с трибуны.
Четвертый товарищ — нарком Затонский — прошел чистку быстро. Теребя свои рыжие волосы и то и дело поправляя очки, он начал было рассказывать о своем участии в революционном движении, но из публики закричали:
— Знаем! Всё знаем!.. Достоин оставаться в партии.
Степан Буря сидел в зале рядом со своей женой, закутанной в меховое манто. Его вызвали на трибуну пятым по счету.
Твердой походкой Степан Буря вышел на сцену, крепко пожал руки председательнице и членам комиссии, положил на стол партийный билет. Не прошло и минуты, как он уже стоял на трибуне и, размахивая руками с вылезавшими из рукавов белыми манжетами, непринужденно рассказывал, как он во главе партизанского отряда громил гайдамацкие и петлюровские банды в лесах под Винницей, на реке Псел у древнего города Гадяча.
Буря был высок и осанист, темная борода его, подстриженная на заграничный манер, блестела, живые сиреневые глаза сверкали. Ни дать ни взять — испанский король Филипп. Председательница невольно залюбовалась им. Плавная речь Бури производила впечатление, и публика слушала его внимательно. Раза два в разных концах зала даже вспыхнули аплодисменты.
Увлекшись, Степан Буря пустился в живописные подробности: однажды, отважившись, он отправился один в петлюровский полк имени Тараса Шевченко, прочитал солдатам стихи из «Кобзаря», зажег их, и полк в полном составе, при двух батареях шестидюймовок, арестовав командный состав, перешел на сторону красных. Из публики крикнули:
— Где это было?
— Между Никополем и Екатеринославом, — не моргнув глазом ответил Степан, внимательно и настороженно приглядываясь к человеку, задавшему вопрос.
Но тот же голос из публики подтвердил:
— Был такой случай… Я сам служил в этом полку. Командовал полком помещик Багмет.
Степан Буря облегченно вздохнул. Кажется, пронесло. Своего заклятого врага, механика Иванова, он уже не боялся. Он знал наверняка, что посланная им в Особый отдел VI армии анонимка, обвинявшая Иванова в связях с Махно, попала в цель: механика арестовали, его судил трибунал и приговорил к смертной казни. На этом опасном свидетеле своего прошлого Степан мог поставить крест.
— Есть вопросы к товарищу Буре? — спросила председательница, перелистывая его партийный билет и проверяя уплату членских взносов по месяцам.
— Вопросов нет… Коммунист правильный, — раздались из публики голоса.
— Может быть, кто-нибудь хочет высказаться? — спросила председательница.
Наступило молчание. Степан, выждав минуту, шагнул к столу комиссии и протянул руку за партийным билетом. Но в это мгновение в конце зала раздался робкий, неуверенный, едва слышный женский голос:
— Я хочу…
Степан вздрогнул, опустил руку. Кто бы это мог быть? У него были связи с женщинами; при желании любая из них могла запятнать его безупречную по виду биографию, поведать такое, за что следовало не только отобрать партбилет, но и упрятать его в каталажку. Но Буря привык встречать опасность с открытым забралом и смело посмотрел в зал. Он хотел увидеть женщину, которая осмелилась сейчас говорить о нем. А то, что она будет говорить плохое, он не сомневался. Все хорошее мог сказать о себе только он сам. Но бабы… Ему достаточно взглянуть этой женщине в лицо, чтобы узнать, в чем она его станет обвинять и как ему защищаться. Одно время он жил с машинисткой комиссариата, взбалмошной женой высланного офицера, и бросил ее. Не она ли? Или это хрупкая, тоненькая балерина из театра, или дочь одного из сотрудников комиссариата? Да мало ли было их…
Степан Буря смотрел в полутемный конец зала и ничего не видел, словно пыль запорошила зоркие его глаза. Все головы повернулись на голос, многие встали, заслонив собой ту, которая уже шла к сцене.
Он увидел в первых рядах растерянное, покрытое красными пятнами лицо жены Зяблюши. Но вот мелькнула в проходе по-мальчишечьи подстриженная голова незнакомки, платок, покрывавший ее плечи. Женщина подошла ближе, и Степан, весь охолонув, узнал Одарку. Он ждал встретить кого угодно, только не ее — эта могла рассказать про него такое, что и сотня баб не придумала бы. Что-то оборвалось внутри Степана.
Боже мой, как изменилась Одарка с тех пор, как он видел ее в последний раз! Лицо похудело, глаза лихорадочно блестят, и эта стриженая, как у подпаска, голова… Чего ради она остриглась? Как попала в Харьков, как узнала о чистке, о часе, когда он должен был отчитываться перед народом? Неужели Назар Гаврилович не сдержал своего слова и безбожно предал его? Нет, не таков у него тесть. Скорее всего, сама Одарка с женской мстительностью выследила его, выведала всю его подноготную и подстерегла подходящий момент, чтобы одним ударом поразить его в сердце, надежно, как щитом, прикрытое партийным билетом.
Одарка поднялась на сцену, встала невдалеке от Степана и, ни разу не взглянув на него, объявила:
— Я его знаю… Это мой муж!
По залу словно волна прокатилась. Зяблюша поднялась со своего места и тотчас села снова, закусив зубами батистовый носовой платок. Сатановская, сидевшая рядом, обняла подругу.
— …и никакой он не красный партизан, а известный петлюровский бандит и гайдамацкий сотник, и вовсе не товарищ Буря, как вы его тут величаете, а Стенька Скуратов. В городе Чарусе все гицеля его знают, так что мои слова нетрудно проверить на людях. — Говоря это, Одарка захлебывалась от волнения. Нечаянным, порывистым движением она разорвала нитку кораллового мониста, и красные кораллы, брызнув во все стороны, покатились по груди ее, будто кровь. — Это наскрозь фальшивый человек, и борода у него фальшивая! — До глубины души возмущенная Одарка кинулась к мужу и неожиданно дернула его за эспаньолку. Буря вскрикнул от боли. В публике засмеялись.
— Товарищ председатель, призовите распоясавшуюся гражданку к порядку, — не теряя достоинства, потребовал Степан, медленно приближаясь к столу комиссии.
Зал продолжал смеяться. Кто-то озорно крикнул:
— Он ее столярным клеем укрепил!
Председательница с трудом успокоила развеселившуюся публику и, когда тишина понемногу установилась, попросила Одарку продолжать рассказ.
Степан Буря, прислонившись к трибуне, внимательно и по виду спокойно слушал. Всякий наблюдательный человек смог бы угадать, что у Степана есть надежный козырь. Ни одна жилка на его лице не дрогнула. А между тем вряд ли какой-нибудь прокурор смог нарисовать столь убийственный портрет Степана, как это сделала его жена, неграмотная деревенская баба. Ревность исказила ее невыразительное лицо.