Какой простор! Книга вторая: Бытие
Шрифт:
Окончив сбивчивый, страшный рассказ, ослабевшая Одарка медленно побрела к своему месту в конце зала. Кто-то подхватил ее под руки, усадил в кресло, участливо спросил, не принести ли воды.
— Буря, или… Скуратов, что вы скажете комиссии в свое оправдание? Чем опровергнете все то, что было сейчас произнесено? — спросила председательница.
Степан, по-прежнему владея собой, вышел на трибуну, отодвинул на край графин с водой, чтобы он не скрывал его лица.
— Самое страшное из того, что сказала сейчас эта бывшая когда-то моей женой, — правда! — Степан смело посмотрел поверх голов публики. Воцарилась гробовая тишина. — Я действительно служил в бандах гетмана и Петлюры. — Степан выдержал длительную паузу, играя на нервах слушателей. — Но служил… по заданию Чека. Сейчас пришло время, когда можно сказать об этом во всеуслышание, не таясь. Комиссия может послать телеграфный запрос начальнику Особого отдела ГПУ товарищу Генриху Ягоде, и он подтвердит, что я говорю сущую правду!
Раздались аплодисменты. Под их разрастающийся гул Степан сошел с трибуны, медленно прошел по залу и с ледяным хладнокровием опустился в свое кресло рядом с Зяблюшей. Она вспыхнула. Он дружески пожал ее трясущуюся руку.
Но здесь, будто ветер, налетела Одарка и обеими руками вцепилась в прическу Зяблюши, прижала ее голову к резной спинке кресла. Разъяренную женщину едва оторвали от ее насмерть перепуганной жертвы. Вызвали милиционера, и он увел ее.
— До чего только ревность не доводит баб! — в сердцах проговорил член комиссии, рабочий паровозного завода, с отвращением наблюдавший за безобразной сценой.
XXVII
Темные силы надежно поддерживали Степана Бурю. Его заявление было подтверждено, и он вышел чист из беды. Таиться больше было не к, чему, и Степан Скуратов-Буря отправился к тестю.
В нем снова проснулось неудержимое влечение к Одарке. В ее отчаянном поступке он видел проявление неутихшей, непобежденной любви к нему. Это и было главной целью поездки. Но существовали и другие, чисто деловые причины. Степан пригласил с собой в поездку тридцатилетнего мистера Фрэнка Кейбла, представителя американской Барнздельской корпорации. Эта корпорация на пятнадцать лет заключила договор с Советским правительством на производство буровых работ в Баку. Уже в текущем 1923 году американцы обязались своими машинами пробурить двести нефтяных скважин.
Пока заокеанские пароходы не спеша везли оборудование в Россию, мистер Кейбл совершал вояж по Советской стране, ко всему принюхиваясь и присматриваясь. Больше месяца он провел на Нижегородской ярмарке, совершил там несколько выгодных сделок, посетил первую сельскохозяйственную и кустарно-промышленную выставки, ездил в Читу, где присутствовал на суде над генералом Пепеляевым. Перетрусивший генерал там же, со скамьи подсудимых, обратился с пространным воззванием ко всем белогвардейцам, призывая их отказаться от борьбы с советской властью. С удивлением узнал Кейбл, что комиссия по пересмотру дел заключенных, организованная по распоряжению Калинина, освободила из читинской тюрьмы двести одного арестанта.
Кейбл интересовался русским искусством, он познакомился с украинским художником Васильковым, который и привел напористого американца к заместителю наркома Буре. Уже в первую их встречу Степан раскусил бизнесмена, по дешевке скупавшего произведения живописи и потихоньку сплавлявшего их в Новый Свет.
Попивая холодный боржом, Буря сказал своему новому знакомому, что у его тестя много картин, которые тот не прочь уступить по сходной цене. Американец так и загорелся и стал просить отвезти его в деревню.
Буря как бы нехотя согласился. Кейбл стал настаивать, чтобы вместе с ним отправился художник Васильков. Степан понял, что американец не слишком-то разбирается в живописи и ему нужен опытный и знающий консультант. Возможно, Васильков уже приобретал для него картины, и на этой почве возникла их дружба.
До Чарусы доехали поездом, а оттуда на хутор отправились в санях, запряженных добрыми конями. На этих самых конях Степан в свое время приезжал в Куприево, чтобы проучить зазнавшуюся учительницу Томенко. Правда, из этой затеи, кроме срама, ничего не вышло.
Назар Гаврилович встретил гостей радушно, расцеловал и зятя, и его спутника.
Кейбл поздоровался по-военному, поднеся руку к полям шляпы, — этот скупой, строгий жест не ускользнул от внимательных глаз старика.
— Привез вам, батько, оптового покупателя на ваш залежалый товар. Наш американский гость намерен закупить все ваши картины, — сказал Буря бесцеремонно.
— Самое время их продать, а то сгинут на чердаке, засохнут и покорежатся. — И старик ткнул указательным пальцем в потолок.
Илько принес запылившиеся картины в горницу. Васильков, дрожа от негодования, рукавом пиджака старательно стирал с них пыль, пальцами собирал пучки мохнатой паутины. Привел в порядок картину и, поставив ее так, чтобы свет из окна падал сбоку, залюбовался ею, с восторгом промолвил:
— Шевченко! Этой картине цены нет.
Бизнесмен мельком взглянул на автопортрет поэта и отвернулся, выжидая, когда перед ним поставят новую картину. Он не знал, кто такой Шевченко, имя это ничего ему не говорило.
Затем привели в порядок несколько пейзажей кисти Трутовского; прозрачную акварель Сергея Васильковского на запорожский сюжет, серию батальных картин Миколы Самокиша — красочные сцены империалистической войны.
— А это вот подлинник Ренуара, — торжественно произнес Васильков и бережно поставил старое полотно, изображавшее розовую голую женщину. — «Купальщица» — шедевр импрессионизма, — объяснил художник. — Картина попала к Назару Гавриловичу из экономии Змиева. Помещик собирал картины.
При имени Ренуара американец оживился, толстыми руками поднял картину с пола, внимательно вгляделся в нее.
— О, шедевр! — бормотнул он и здесь увидел на стене портрет Назара Гавриловича, писанный Васильковым. — Какой великолепный русский бандит! — Американец сорвал со стены портрет и присоединил его к стоявшим на полу полотнам.
Федорец обрадовался. Если портрет его увезут в Америку, он наверняка сохранится для потомства, а в России, не приведи бог, обязательно погибнет.
— Покупайт все, — на плохом русском языке сказал американец и вытащил из внутреннего кармана просторного клетчатого пиджака бумажник. Тут же он сунул пачку долларов в широкую ладонь кулака.