Календарь Морзе
Шрифт:
— Ты не хочешь выйти погулять? — сказал я, поневоле чувствуя себя коварным педофилом, выманивающим жертву. Проклятые штампы.
— Я не могу, — ответила девочка очень серьезно. — Я не знаю, как.
— Хорошо. Подожди, не клади трубку, я попробую… — я, не прекращая разговаривать, обогнул дом со двора и зашел в угловой подъезд. Связь, к моей досаде, прервалась — покрытие тут действительно было так себе, и дом заслонил базовую станцию. Я поднялся на площадку первого этажа и обнаружил, что дверей на ней нет. Видимо, когда квартиры продали под магазины, их заложили кирпичом и заштукатурили — одна сплошная, крашеная синей масляной краской стена.
Я вышел на улицу
Когда я обогнул дом, на месте окон квартиры была пыльная витрина с табличкой «Аренда», сквозь которую можно было разглядеть внутренности неудачливого пидор-бутика «Веселые ребята». Вероятно, где-то там внутри скрывалось и швейное ателье, но его не было видно. Потоптавшись у входа, я пошел на работу — а что мне еще оставалось делать?
— …А еще в этот день отмечают Международный день культуры. И не надо хвататься за пистолет и другие места, даже несмотря на то, что его Рерих придумал, будь он неладен. Кстати, чтоб вы знали — добрый Рерих в первую очередь имел в виду, что при войнах и прочих массовых смертоубийствах культурные памятники должны не разрушаться, а переходить победителю целыми и невредимыми. Смыл кровь из шланга — и пользуйся. Собственно, об этом и есть тот самый «Пакт Рериха», иначе «Положение о защите объектов», в честь которого праздник. Чтобы культурный объект не разрушили случайно, перепутав с сортиром или забегаловкой, Рерих придумал специальный знак, как будто зайчик в ямку насрал. Им предполагалось маркировать ценные сооружения, для последующего учета и реализации. Позже его стыдливо переименовали в «знамя мира».
Два раза удалось дозвониться до Анюты — в первый раз она категорически отвергла предложение встретиться, твердо сказав: «Завтра, Антон, все завтра, я занята!», во второй — разговаривала вежливо, но очень странным тоном. Мне показалось, она не может вспомнить кто я такой, и ей от этого неловко — во всяком случае, она все время сбивалась на «вы» и постаралась свернуть разговор как можно быстрее.
Оба раза я все бросал и несся на улицу Блаватской — но находил там только унылую пыльную витрину с манекеном. Кафе «Палиндром» не появлялось, квартира девочки тоже. Я ждал, набирал безответные номера и возвращался обратно, к своему микрофону — потому что делать больше было действительно нечего.
— …День открытия спирта! Об эксклюзивном праве на этот праздник спорят медики и химики. И те, и те — большие любители… науки. На самом деле это общий праздник. Хотя процесс дистилляции спирта описывал еще Аристотель, но перс Ар-Рази, который в VI веке догадался разбавить его и выпить, был знахарь-алхимик. В Европе пить «Spiritus vini» сообразили далеко не сразу, и долгое время он считался просто хорошим растворителем, как сейчас ацетон. Но уж когда распробовали…
На этом фоне застывшим островком нормальной жизни казался «Поручик» — наверное, потому, что в нем нет окон. Там точно так же пили, играли, хватали за жопы стриптизерш — только делали это теперь все с каким-то истерическим самозабвением. И пили как не в себя, и играли до трусов, и девок пялили уже чуть ли не в коридорах. Но все так же невозмутимо наливал за стойкой Адам, и все так же упорно потреблял наливаемое Славик, а что еще нужно для иллюзии стабильности?
Славик старался утешить меня как мог — рассказывал, что Всемирная организация здравоохранения признала любовь психическим отклонением и внесла это чувство
— Вот посмотри! — воздевал он к потолку невесть откуда выдранную вырезку. — Цитирую, внимай. Официальные симптомы болезни «любовь».
«Навязчивые мысли о другом человеке», — есть такое!
«Резкие перепады настроения», — и это наблюдаю!
«Жалость к себе», — ты, конечно, воспитан в ложной патриархальной парадигме «мальчики не плачут» и шифруешься, но друзья-то видят!
«Завышенное чувство собственного достоинства», — вот тут не знаю… — засомневался Славик. — Это у тебя, по-моему, врожденный дефект, так же как следующий симптом: «Необдуманные и импульсивные поступки».
— Что там дальше, друг Антон? — спросил заинтересовавшийся Адам.
— «Прерывистый сон и бессонница», — я свечку не держал, но выглядишь ты, откровенно говоря, не очень…
— «Синдром навязчивой идеи», — вот уж точно, навязчивой! А ты вообще уверен, что эта твоя Анюта на самом деле была?
— А вот если я тебе сейчас в глаз дам, как ты поймешь, это на самом деле было или нет?
— У меня будет фингал! — ничуть не испугался Славик. — И он будет свидетельством материальности тебя. А ты от своей Анюты даже завалящего триппера не можешь предъявить!
Когда официанты собрали с пола битое стекло, а слегка протрезвевший Славик вернулся из бара, прижимая выданный сердобольным Адамом пакетик со льдом к свидетельству моей материальности, к нам присоединились Мартын и Марта, у которых было еще полчаса до очередного выступления. Марта пила только минеральную воду без газа, Мартын в последнее время стал позволять себе более радикальные напитки.
— И все же, — не унимался извинившийся, но ничуть не сожалеющий о сказанном Славик, — даже если предположить, что Анюта была…
Он на всякий случай отодвинулся от меня подальше и продолжил:
— Как утверждают ученые, любовь по физиологическим причинам не может длиться больше трех лет! — он посмотрел на меня укоризненно. — Если бы ты не попытался так грубо и неинтеллигентно скормить мне эту познавательную вырезку, что привело ее в полную негодность, я бы прочитал тебе умные названия гормонов, или феромонов, или мормо… Нет, мормоны не оттуда. В общем, тех химических хреней, которые перестают вырабатываться по истечении гарантийного срока этой вашей любви, после чего она требует замены на новую.
— Славик, что ты несешь? — взялся я за голову.
— А что? Возьми, вон, за Мартой приударь! Мартын, ты не будешь против, если наш общий друг Антон будет строить куры твоей прекрасной сестре?
— Слав, а чего бы тебе не спросить это прямо у Марты? — отмахнулся Мартын.
— Я ее робею, — признался Славик, стараясь не глядеть на сидящую тут же девушку.
— Слав, ты нажрался, — сказал я с досадой.
— Да, я нажрался! — пьяно мотнул головой Славик. — Но это не отменяет моей правоты в целом! Извините, мне надо отлить…
Славик нетвердыми шагами устремился приблизительно в направлении сортира.
— Извините его, Марта, — сказал я.
— Ничего, Антон, я не обиделась, — сказала она своим глубоким красивым голосом. — И нет, я не буду против!
— Э… — растерялся я.
— Я ответила на вопрос, который не решился задать мне Вячеслав, — сказала она и замолчала величественно.
Вот и понимай, как знаешь. Честно сказать, я ее тоже немного робею — осталось в ней что-то не от мира сего, хотя тот факт, что еще недавно никакой сестры у Менделева не было, помнил, кажется, один я.