Калифорния на Амуре
Шрифт:
– Это очень может быть, – с фальшивым вздохом сказал староста. – Но если его съел тигр, чем, в таком случае, могу помочь я?
В ходе дальнейшего разговора надворный советник проявил небывалое терпение и все же настоял на том, чтобы подручные старосты отправились по селу искать Ганцзалина. В противном случае этим займется он сам, точнее сказать, охранники русской Желтуги. Неужели Ван Юню понравится, если в его поселение ворвутся вооруженные люди и все тут перевернут вверх дном?
Староста завздыхал тяжело, покивал и сказал, что он сам очень ценит дружбу, и поэтому ему очень нравится забота, которую Цзагоси проявляет по отношению к своему помощнику. Именно
– Это займет какое-то время, – проговорил Загорский, – не проще ли поручить это вашим помощникам?
Ван Юнь отвечал, что, во-первых, все его помощники сейчас на золотодобыче, ковыряют землю в шурфах, а, во-вторых, ради дорогого гостя не жалко никакого времени.
Глава восьмая. Краснобородые бандиты
Жэнь Умин, повесив голову, сидел на стуле в заброшенной фанзе и дремал.
Во сне ему привиделось, что он снова работает на рубке леса, каждый день вместе с товарищами поднимается чуть свет и, вооружившись топором или пилой, валит деревья.
Свалив дерево, надо было очистить его от сучьев, обвязать веревками, самому в эти веревки впрячься и через камни, пни и буераки волоком тащить к реке. Конечно, гораздо лучше людей это делали лошади, вот только в их бригаде лошадей не было – лошади стоили дорого, а человеческий труд был гораздо дешевле лошадиного. Летом валить и сплавлять лес было еще не так трудно, хуже было зимой, когда, разгорячившись на валке, легко можно было поймать ветер и захворать простудой или чем-то еще более неприятным.
Вот, скажем, товарищ Жэнь Умина, Лю Гомэй, жаловался, что от постоянных простуд у него вылезла прямая кишка, и он нестерпимо страдает от геморроя. Другие члены бригады поднимали его на смех, говоря, что кишка может вылезти от чрезмерной надсады, но никак не от холода. Лю Гомэй, знавший толк в традиционной медицине, бранился, звал их дураками и доказывал, что от болезней ветра может пострадать не только горло, нос и легкие, но и зад.
– Наверное, ты прав, – с важным видом отвечал бригадир, Лао Ку. – Если пускать ветры слишком часто, кишка от натуги может вылезти сама собой. Так оно, видно, с тобой и случилось.
Остальные работники покатывались со смеху от таких «ученых» разговоров. Нельзя было их винить: работа тяжелая, развлечений совсем немного, сам не устроишь – никто не устроит. А откуда брать развлечения, если не поднять на смех кого-то из своих же товарищей? Все бы хорошо, но одна беда: во всяком развлечении всегда есть один, который не смеется. Как правило, это тот, над кем смеются. Ну, как на похоронах – все плачут, один покойник даже слезинки не проронит.
Но, как выяснилось, хуже всего работать весной и поздней осенью – и холодно, и мокро, кругом слякоть, все время оскальзываешься и падаешь в грязь. К концу дня такой становишься чумазый, что похож на деревенскую чушку, только очень худую и жилистую – ни жира с такой, ни мяса.
Жэнь Умин был младше остальных и слабее – совсем еще юноша, почти мальчик. И если в первые недели сил работать ему еще хватало, то дальше становилось все хуже. Наконец он захворал так сильно, что слег и совсем не мог валить лес. Он лежал так один день, второй, третий – ничего не делал, только ел и пил. В конце концов это вызвало ропот среди остальных лесорубов, потому что ведь это только так говорится, что за человека никто его работу не сделает, а на самом деле выходило так, что вся его работа ложилась на плечи его товарищей. Больше всего недоволен был бригадир, Лао Ку. Он бранил Жэнь Умина за то, что тот не хочет работать, а только жрет, как свинья, а бригада из-за него не выполняет план и может остаться без премии.
Никто из лесорубов не защищал больного, и однажды бригадир так разошелся, что взял и пнул лежащего ногой по ребрам. Это было так больно, что Жэнь Умин даже не выдержал и закричал. Но это не остановило Лао Ку: распаляясь все больше, он снова и снова пинал больного, и, наконец, совершенно осатанев, даже лягнул его ногою в голову. Удар был такой тяжелый, что мир поплыл перед глазами Жэнь Умина, и он провалился в небытие.
В себя он пришел только ночью. Он по-прежнему лежал на своей подстилке возле шалаша, в котором спали лесорубы. Один глаз его ничего не видел – верно, повредился от пинка. Жэнь Умин испугался, что бригадир выбил ему глаз и дрожащей рукой стал ощупывать лицо. На месте правого глаза он нащупал большую мягкую шишку, веки не раскрывались.
Жэнь Умин решил, что если остаться здесь до завтра, осатаневший бригадир может даже убить его. Сил у него почти не было, и он просто пополз на четвереньках в темноту, подальше от лагеря лесорубов. Ползти было очень трудно, но его поддерживал страх и огонь оскорбленного чувства, который зажег в его сердце подлый удар бригадира. Кто же бьет человека по голове, да еще ногой? Такому мерзавцу не может быть прощения…
Утром его, лежавшего без чувств, нашли на опушке леса двое старых крестьян, муж и жена. Они приютили несчастного, выхаживали его: старуха собирала в лесу какие-то травы, варила из них настои, поила Жэнь Умина и в конце концов поставила на ноги. Глаз, однако, она ему вылечить не смогла, он окривел и стал носить черную повязку.
Встав на ноги, Жэнь Умин некоторое время из благодарности работал у приютивших его крестьян, помогал им по хозяйству. Однако успокоиться он не мог, в груди его клокотало ядовитое варево из огня незаслуженной обиды, ненависти и попранного чувства справедливости. О Лао Ку, черепаший ублюдок, ты еще ответишь за свои злодеяния! Так думал он, тяпкой разбивая куски земли на крестьянском огороде, задавая корм свиньям или выпалывая сорняки. Злоба, кипевшая в нем, не давала ему ни жить спокойно, ни работать. Подумайте только, ведь Лао Ку был такой же, как и он, простолюдин. Ладно бы он был знатный человек: люди низкого звания всегда терпели от богатых и высокородных, но ведь он был такой же, как и сам Жэнь Умин! Какое же право имел бригадир увечить работника, вся вина которого только в том и состояла, что он надорвался от непосильного труда и заболел?
Может быть, если бы его увезли подальше, со временем огонь ненависти поутих в его сердце, и он бы смог жить, как прежде. Ну, не как прежде, конечно, но хотя бы смиряя в душе праведный гнев. Но мысль о том, что обидчик его ест свой хлеб совсем рядом, в каких-нибудь четырех-пяти ли [14] – эта мысль отравляла мозг, как змеиный яд.
Однажды после полудня, когда старик хозяин отлучился из дома, Жэнь Умин не выдержал. Ничего не говоря хозяйке, он прошел на кухню, взял там широкий и острый нож-цайдао и отправился в лес. Поскольку он бежал из лагеря лесорубов ночью и не помня себя, он не сразу отыскал нужное место. Однако в конце концов его вывел к лесорубам звук топоров.
14
Ли – китайская мера длины, в те годы составлявшая чуть больше полукилометра.