Калифорния на Амуре
Шрифт:
Жэнь Умин весь дрожал, но не от страха, а от возбуждения. Чтобы бывшие его товарищи не догадались о его планах, он спрятал свой нож за спину, а на лицо наклеил улыбку. Далась она ему с трудом, кончики губ все время дрожали от ненависти. Вместе с черной повязкой на правом глазу эти дрожащие губы составляли странное и даже пугающее зрелище, но Жэнь Умин не видел себя в этот миг и полагал, что он хорошо замаскировался фальшиво-приветливым выражением лица.
Когда он явился на делянку, усеянную поваленными кедрами и пихтами, лесорубы как раз устроили небольшой перерыв. Кто-то смолил самокрутки, бездумно глядя в сторону реки, кто-то безучастно жевал кусок зачерствевшей пампушки-маньтоу, кто-то просто развалился
Первым Жэнь Умина заметил Лю Гомэй, который с мучительной улыбкой сидел на краешке свежесрубленного пня, пытаясь устроиться так, чтобы его не беспокоила злосчастная кишка, доведенная болезнью до крайней степени чувствительности.
– А, – воскликнул он, махнув рукой, – малыш! Вернулся все-таки! А мы уж и не чаяли… Что у тебя с глазом?
Жэнь Умин не ответил на вопрос, только сам спросил, где бригадир. Больше всего он боялся услышать, что тот уехал по делам в город и что ждать его придется до завтрашнего дня. Но Лю Гомэй отвечал, что Лао Ку пошел к реке посмотреть, как идет сплав.
– Если решил вернуться, то имей в виду, что Лао Ку уже взял на твое место другого человека, – предупредил его Лю Гомэй.
– Ничего, – сказал Жэнь Умин и пошел к реке – туда, куда лесорубы таскали поваленные деревья.
Тут Лю Гомэй увидел, что за спиной молодой человек прячет широкий нож. Предчувствуя недоброе, он поднялся со своего пня и устремился следом за Жэнь Умином.
– Эй, сяохо [15] , – крикнул он с тревогой, – что ты задумал? Остановись, давай поговорим!
15
Сяохо (кит. разг.) – парень, молодой человек.
Но Жэнь Умин не остановился. Месть в его сердце кипела так же сильно, как месяц назад, когда его только-только подобрали на опушке леса старики-крестьяне. Он шел вперед, все время ускоряя шаг, так что Лю Гомэй теперь почти бежал за ним.
– Прошу, дружище, не беги так быстро, – умолял его Лю Гомэй. – Зачем тебе нож, что ты хочешь делать?
Он даже пытался выдернуть цайдао из рук парня, но тот так сверкнул на него глазами, что испуганный Лю Гомэй отступил.
Лао Ку стоял на берегу реки и озирал ее берега, видно, прикидывая, сколько еще сегодня деревьев можно будет сплавить вниз по течению. Жэнь Умин подумал, какое странное у бригадира прозвище – Лао Ку. Ну, «Лао» – это понятно, это «старина» или даже «почтенный», так обычно обращаются в Китае к старшим или тем, кого больше ценит общество. Но «Ку», горечь? Кто себя так назовет, какой дурак пожелает себе горькой жизни? Вряд ли это было имя, которое дали ему при рождении родители, и уж подавно вряд ли он сам выбрал себе такое прозвище. Может, его дали ему приятели из-за отвратительного характера… Как бы там ни было, сейчас бригадир познает всю горечь бытия и по грехам своим попадет в один из десяти кругов китайского ада, чтобы потом переродиться вонючим навозным жуком – опять же, соответственно заслугам в прошлой жизни.
Лао Ку стоял очень удобно, чтобы с маху полоснуть его по шее, но Жэнь Умин не стал нападать на беззащитного со спины.
– Защищайся, – закричал он и, словно ястреб налетает на утку, налетел на бригадира.
Тот обернулся на крик, попятился назад.
– Защищайся! – снова крикнул Жэнь Умин и краешком своего широкого ножа очень ловко полоснул врага по глазу.
Лао Ку завизжал, как резаный поросенок, схватился за лицо и повалился ничком на землю. И хотя Жэнь Умин не видел сейчас, что происходит с его лицом, он знал, что вспоротый острейшим ножом белый, как яичный белок, глаз бригадира смешался с кровью и медленно и вязко вытекает ему в ладонь. Вот так-то, Лао Ку, теперь ты узнаешь, что такое ходить без глаза!
За его спиной отчаянно заголосил Лю Гомэй. Жэнь Умин повернулся на крик и увидел, что кроме Лю из леса вышли еще несколько лесорубов. Все они молча и с открытыми от удивления ртами пялились сейчас на него. Лю Гомэй что-то кричал и подпрыгивал на месте, не решаясь подойти поближе – Жэнь Умин никак не мог разобрать слов, наверное, потому что Лао Ку, хоть и перестал уже визжать поросенком, теперь глухо выл и царапал левой рукой землю, правой пытаясь втолкнуть обратно в глазницу вязкий бело-красный студень, в который обратился его глаз.
«Пора заканчивать это представление», – неожиданно спокойно подумал Жэнь Умин.
Он снова повернулся к Лао Ку, который уже даже не выл теперь, а только жалобно поскуливал. Жэнь Умин удивился, как удобно лежит бригадир: сейчас даже воротник не прикрывал его голую и худую шею. Вероятно, это милосердная Гуаньинь решила ему помочь и избавить от лишних страданий.
Жэнь Умин поднял свой большой острый нож и, как какой-нибудь Лю Бэй [16] , с маху, могучим ударом отрубил бригадиру никчемный его котелок. Отрубленная голова покатилась в сторону реки, из шеи густой красной пылью брызнул фонтан крови, обезглавленное тело задергалось в судороге, впиваясь пальцами в землю…
16
Лю Бэй – героический полководец эпохи Троецарствия.
Жэнь Умин повернулся к лесорубам. Лю Гомэй сел на землю, закрыл глаза руками и качался в тоске взад и вперед, как будто это его самого сейчас убили, а не бригадира Лао Ку. Остальные лесорубы все так же молча глядели на Жэнь Умина, в глазах их жила пустота.
Тот почувствовал, что настал особенный момент и нельзя просто так уйти, ничего не сказав. Думал он недолго, не больше нескольких секунд. Потом поднял нож острием к небу и грозным голосом возгласил:
– Возмездие! – и спустя несколько мгновений добавил еще более грозно. – Справедливость!
Потом обтер нож об одежду мертвеца, который уже лежал на земле, не двигаясь, и пошел прочь, в глубину леса. Никто из лесорубов даже не подумал его останавливать.
Так он и шел, углубляясь все дальше и дальше в чащу, пока не наткнулся на логово хунхузов. На самом деле, конечно, это было не так просто и не так случайно, и хунхузов он искал, понимая, что нет ему теперь места среди добропорядочных сынов Поднебесной. Поначалу его, конечно, приняли за полицейского шпиона и решили для простоты вздернуть на дереве, чтобы не мозолил лишний раз глаза. Но Жэнь Умин упал, катался по земле, как бешеный и кричал, что его нельзя убивать.
– Всех можно, а тебя нельзя? – прищурился на него главный хунхуз, несколько обескураженный его криками. – Почему?
Жэнь Умин, не вставая с земли, отвечал, что у него остался в деревне приятель, который знает, куда и зачем он пошел. И если его убьют, об этом узнают все, и простой народ больше не будет верить хунхузам. Может, именно эта выдумка спасла Жэнь Умина, может, то, что он показал свой нож, на котором еще оставались следы бригадировой крови, но его решили не трогать.
Больше того, хунхузы оставили его на испытательный срок – самым младшим братом, таким, которому даже оружия не положено. Здесь, в разбойничьей шайке, он поменял свое родовое имя на новое – Жэнь Умин. Прозвище это значило «Человек без имени», так захотел он сам. Он решил забыть свое мирное прошлое, забыть даже имя свое, отныне он – лихой разбойник, а, значит, никому нет дела, как его зовут в действительности. Новое прозвище пришлось разбойникам по душе, теперь его все так звали, или даже еще проще – Умин, то есть Безымянный.