Калинка-малинка для Кощея
Шрифт:
Лель запустил пальцы в льняные волосы, взъерошил и без того львиную гриву.
— Всё сложно, — изрёк он. — Ткачиха знала, что вы придёте. Поэтому подготовилась.
— Ну, не совсем так, — мягко поправил его Горыныч. — Попытаюсь кратко. И по возможности… — он вдруг поморщился и сделал глубокий вдох, — без лишних эмоций.
А потом направился к лестнице, оставляя нас в полном недоумении.
Не оборачиваясь, бросил:
— Следуйте за мной. Нечего терять время.
…Когда родились Любим и Счаста, то в семье Горыныча-старшего всё пошло не так. Сын совершенно не интересовался политикой и торговлей, зато увлекался
Только вот после смерти родителя разошлась полностью. Отыскала древние свитки с историей про Ткачиху — нехорошую суть Луны-серебряницы, которая появлялась во время затмения. В такое время Богатырь-Солнце не видел ничего, теряя часть сил, потому и ночь полностью вливалась в вены прекрасной Луны и перекрашивала в тёмную суть. Шло время, боги нашли способ спрятать Ткачиху в Двурогую гору, запечатали как могли. Привели хранителей из далеких земель, в чьих жилах текла золотая кровь и волосы были рыжими-рыжими. Такими же, как у их предка — Богатыря-Солнце. Поселились хранители в Ушбани, честно несли свою службу, уберегая мир от кровожадной Ткачихи.
Но потом… Счаста нашла какой-то тёмный ритуал. Уговорила кого-то в Ушбани пойти вместе с ней к горе. Что там было — неизвестно. Только после этого Счаста исчезла и больше не появлялась в Ушбани, а вот семья хранителей начала погибать. И вроде бы ничего странного… один заболел в осеннюю пору да слёг, второй грибами отравился, третья под лёд на реке провалилась. Осталась одна Зирьяна. Но после гибели своих родичей она потеряла большую часть сил и стала сама не своя. Защищать Ушбань пыталась, только мало что выходило.
А Ткачиха тем временем вошла в силушку, начала творить нехорошие дела.
Когда Горыныч сделал небольшую паузу, позволив обдумать услышанное, я заодно осмотрелась. Довольно скучный коридор уже закончился. Периодически встречались затянутые льдом ходы. Слишком уныло и пусто. Кажется, кроме самой зловредной Ткачихи тут никого и нет.
— Здесь всё так, — шепнул мне на ухо Лель, уже не обращая внимания на не слишком довольного Дивислава. — Ощущение, что гора — просто место для заключения. Сколько мы тут не бродили — ничего не отыскали. Заклятие сильное очень. После бегства Темнозара Ткачиха отыскала слабое место и сделала так, что и не выбраться.
— А как вы столько времени протянули? — шепотом спросила я.
— Еду нам приносили её слуги. Знаешь, такие огромные волки, которые… не совсем волки. В них она превращала души мужчин, погибших под серпами её жнецов. И вообще…
— И вообще мужская сила мне нравится больше женской, — прошептал кто-то за спиной.
Я вздрогнула и резко обернулась. Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, стояла Ткачиха. Довольно ухмылялась и смотрела ледяными прозрачно-голубыми глазами. Лицо… будто у древней старухи, губы узкие, нос крючком, прямо как у злой ворожки. Тело вот красивое, наряд богатый. Волосы как у молодой девицы. Живущей на краю леса. Только в этот раз головного убора нет. И косы немного растрёпаны. Неужто торопилась куда?
Дивислав сильно сжал моё запястье, дёрнул за себя, становясь между мной и Ткачихой.
— Мило, — сказала она, осмотрев его с ног до головы. — Знаешь, ты не хуже своего старшего брата. А теперь у меня вас двое. Сколько же времени я ждала вас. Кощеева кровь наконец-то даст долгожданную мощь и отвяжет от этого проклятого места!
Какая-то плохая и неправильная сказка. И почему Темнозар так странно на неё смотрит? Впрочем, Дивислав тоже. Я медленно начала закипать, думая, куда культурно послать обнаглевшую Ткачиху.
И тут она посмотрела на Горыныча:
— Спасибо, брат мой, что привёл их сюда.
ГЛАВА 4. Когда вмешиваются боги
Золото слепило глаза. Сияло ярко, не давало смотреть спокойно и прямо. Мне, привыкшему к полумраку змеиных покоев, это не слишком нравилось. Но Доля крепко держала меня за руку и вела за собой. Позади, весьма мерзко посмеиваясь, брела Недоля. Вот, честное слово, сколь хороша одна сестра, столь же печальна вторая!
— Он нас ждет, — бросила через плечо Доля, останавливаясь у дверей из золотистого дерева.
Коснулась длинными пальцами ручки в виде головы медведя, тут же раздался звериный рык, а потом — металлический звон.
— Свои-свои, — Недоля искривила в ухмылке тонкие губы, — впускай уж.
Дверь бесшумно отворилась. Я только успел заметить, как полыхнули рубиновым светом медвежьи глаза.
Мы вошли. Эхе-хе, а кузница Богатыря-Солнца — это вам не человеческие и не змеиные. В могучих руках огромный молот как игрушка детская, на ярмарке купленная. Пламя полыхает жарко, мигом пот начинает течь по лбу, а одежда липнет к телу. Искры вспыхивают такие, что вмиг превратишься в горстку пепла. И помощники у него под стать — озорные, неугомонные, из огня и горячего воздуха рождённые. На них только глянешь — тут же позабудешь про тьму и зиму.
— Ну-ну, проходите, коль явились, — раздался зычный голос Богатыря-Солнца. И тут же удар молота сотряс всю кузницу.
Я почтительно склонился:
— Здрав будь, солнце ясное. Да не померкнут твои лучи, да не угаснет жар огня…
— Ну, полно, — добродушно расхохотался он. — Ты на то и Змеиный царь, чтобы словами сладкими да ядовитыми разум окутывать.
— Тут не было яда! — возмутился я.
Богатырь-Солнце появился прямо перед нами. Могуч, широкоплеч. С бронзовым торсом, в кожаном переднике. И вроде наряд под стать простому кузнецу, только пылают небесным огнем ясные очи, а улыбка ослепляет.
Про лучи я сказал не зря. В ночное время, когда на небо взбирается Луна-серебряница, Богатырь-Солнце уходит в небесную кузницу, чтобы сковать новые золотые лучи, что будут потом освещать землю целый день.
— Ладно, не серчай, — отмахнулся Богатырь-Солнце, посмотрел сияющими глазами на Долю. — Рассказывай, светлая моя, что приключилось?
Разговор много времени не занял. Доля говорила быстро и складно. Сестра её только стояла рядом, хмыкала, кривила губы и пожимала плечами.
Впрочем, к концу разговора Богатырь-Солнце тоже нахмурился. Опустился на роскошный кованый стул, задумчиво посмотрел на свой молот. Повисла тишина. Даже огненные помощники замерли, чуя, что не стоит нарушать тишину.