Калитка, отворись!
Шрифт:
Нюрке снилась необыкновенная ель, похожая на церковь или на пожарную каланчу. Наверху там была колоколенка, и две синицы звонили в колокола, а в стволе открылась дверка, вышла Нюркина мать и запела. Мать была такая, как всегда, мягкая, с круглым лицом, с тем добрым выражением, которое появлялось в её синих глазах, когда она смотрела на телят и на маленьких детей, с усталыми большими руками, сложенными на груди; такая, как всегда, но в то же время совсем молодая, и голос молодой и радостный.
Проснулась Нюрка перед рассветом, вся собралась,
В этом было что-то тревожное. Нюрка уже проснулась, но лежала с закрытыми глазами и думала — о Зине.
Почему они так мало разговаривают друг с другом тут, в лагере? Зина, правда, что-то пыталась рассказать о правилах, но это было в столовой, когда Нюрка разносила обед своим малышам, и боялась пролить, и плохо слушала… А с Зиной что-то неладно. Говорят, ей попало от директора за то, что она проучила жадных близнецов, которых бабка увезла. Но им так и надо, за что было её ругать? Наверное, она ничего не хотела говорить в своё оправдание. «Она гордая, Зинка. Она и мне никогда не признавалась, что пошла со мной, чтобы мне не было одиноко… Очень плохо мне было у них дома. Обязательно нужно с Зиной сегодня поговорить!»
Села на постели. В ногах, аккуратно сложенные, лежали её вещи. Откуда они взялись? Что это значит?
Запел горн, началась линейка. Зинины октябрята на своём углу звёзды сбились в кучу. Зины с ними не было.
Поднялся флаг, забился в безоблачном небе. Нюрка бросилась к Виктору:
— Где Зина?
— Сам удивляюсь. Наверное, обиделась на кого-нибудь, уехала домой.
Лидия Сергеевна со своим отрядом уже прошла в столовую.
— Где Зина?
— Не знаю, Нюрочка, я и сама очень волнуюсь. Это ужасно.
И Виктор и Лидия смотрели как-то странно, поэтому она сперва решила, что они знают о Зине больше, чем говорят. Но когда увидела, как они встретились в дверях столовой и застыдились друг друга, догадалась: это не о Зине, а друг о друге они что-то знают! И улыбнулась: вот нехотя открыла чужую, ненужную совсем тайну.
Потом ей пришло в голову осмотреть свои вещи. Нашлась записка: «Прощай, сестра Нюрка. Я смотрела на тебя, а ты не проснулась. Мне здесь оставаться невозможно, а дома — ещё хуже. Направляюсь в Бийск, а оттуда, наверное, в Кучук. Там строится большой сульфатный комбинат, и на нём я, может быть, буду работать. Мне тебя очень жаль».
«Зачем — в Бийск? И за что меня жалеть?»
Нюрка сморщила нос. Непонятно.
Она пошла к начальнику лагеря и долго разговаривала с ним.
— Вот чепуха! — огорчённо твердил он. — Да не собирался я её снимать — и так у нас вожатых не хватает. Ну отругал. Сама напросилась. Наговорила, понимаешь, мне дерзостей, а взрослые, вы думаете, каменные?
Нюрке он и не подумал намекать, что работает она «для вида». Как она работала, все знали. Наоборот — он уговаривал её не бросать лагерь, не искать Зину. Если она и правда не поехала домой, он известит её родных о побеге. Пускай ищут. Дадут ей ремня — будет знать амбицию.
— Нет, я поеду за ней на Кучукстрой. И вы ничего родителям не пишите: вы же знаете, они больные, будут волноваться.
— Как же ты бросишь ребят, вожатая!
— Я их не брошу. Я найду себе замену.
— Тьфу! И что это тебе больше всех надо! Ну ладно, найдёшь замену — езжай, если лагеря не жалко.
— Жалко. Но я поеду.
Она обегала всю Алтайку: ведь старшеклассники были в школьной бригаде на Пятом. Но, к счастью, вспомнила, что есть ещё выпускники, не поехавшие сдавать экзамены в институт. Вскоре она стояла перед начальником с двумя девочками. Зине она тоже нашла замену, хотя об этом начальник как будто её и не просил.
Связала одежонку в узел. Сказала октябрятам:
— Не ревите. Ну что бы вы стали делать, если бы у вас самих потерялась сестра? Вот то-то…
С узелком на палке, перекинутым через плечо, отозвала Виктора — он составлял, сидя на камешке, шифрованный текст для военной игры.
— Ухожу, прощай.
Виктор встал:
— Значит, играть на рояле сегодня не будем?
— Значит, не будем… Не обижай Лидочку! — не удержалась, шепнула ему на ухо, привстав для этого на цыпочки.
Обеспокоенный, он затанцевал на месте:
— Она успела тебе сказать? (Он имел в виду, конечно, Зину.)
— Лида? Она со мной не делится. Я и сама с глазами.
— Хм! Ваша наивность меня трогает…
— Витька! — произнесла она так же несокрушимо серьёзно, как разговаривала только что с октябрятами. — Передо мной не надо. Не бойся — я над этим не посмеюсь… Ну, я пошла.
Он в недоумении смотрел ей вслед. Как она угадала, что он ничего так не боится, как показаться смешным?..
Вот она, не оглядываясь, дошла до моста, долго стоит, зачем-то глядя на воду, — может, думает, не повернуть ли обратно? Нет, сорвалась с места, побежала по тропке через огороды к дороге, «проголосовала», уселась в кабинку бензовоза. Ищи ветра в поле!..
Виктор посмотрел на часы — было девять утра. И снова углубился в шифровку.
А Нюрка вовсе не думала о возвращении. Она просто слушала радио. «Во поле берёзонька стояла», — начинал то один, то другой инструмент — и не кончал… «Берёзонька» звучала жалобой человека, который заблудился в лесу, надеждой, неуверенной радостью, и тогда всё походило на мамину песню во сне, и потом, подхваченная всем оркестром, разливалась в общем добром веселье, вместе легкомысленном и серьёзном. Как можно заблудиться, если сейчас по всему Алтаю одна и та же музыка, да ещё такая!
Если бы только все хотели слушать!..
Глава четвертая, в которой Зина, несмотря на многолюдье, живёт одна
В тот год, когда девочки ушли из дома Зининых родителей к неведомому лесному костру, люди впервые вырвались из земной атмосферы к Солнцу. И всегда надо иметь в виду, что за маленькими событиями малой жизни стоит большая жизнь — и без неё ничего не случается.