Калле Блумквист и Расмус
Шрифт:
Никке и Блум вскоре вернулись назад. Они прошли так близко от ели, что Калле мог бы высунуть руку и дотронуться до них. Прошли они и мимо маленькой расселины между камнями, и Блум тщательно осветил ее. Но там никого не было.
– Если кто-нибудь пробрался сюда, то здесь его, во всяком случае, нет, - сказал Никке и тоже осветил своим прожектором расселину.
– Нет, представь себе, что они вовсе не там, где ты их ищешь, - прошептал Калле и благодарно вздохнул.
10
Настал
– Как ты думаешь, что нам подадут сегодня на завтрак, на обед и на ужин?
– язвительно спросил Андерс.
– На завтрак… чернику, - ответил Калле.
– На обед… чернику. На ужин… может, ради разнообразия мы съедим чуть больше черники?
– Нет уж, об ужине позаботится Ева Лотта, - убежденно произнес Андерс.
Они вспомнили вчерашний вечер и тоскливо вздохнули при мысли о том, что съели тогда. Но они вспомнили и те жуткие переживания, которые были потом, и неприятный холодок пробежал у них по спине. Ведь они знали, что сегодня вечером им придется все повторить сначала. Это было неизбежно. Они понимали: профессор ждет их. Кто-то из них должен снова вскарабкаться к его окну и узнать, где хранятся те копии. Если им удастся спасти бумаги профессора, они, по крайней мере, совершат настоящее доброе дело. Калле ощупал ссадины на руках и ногах.
– К профессору поднимусь я, все равно я уже весь в синяках и ссадинах, - сказал он.
– А теперь не помешал бы легкий завтрак.
– О еде позабочусь я, - услужливо предложил Андерс.
– Лежи, получишь чернику в постель.
Расмус и Ева Лотта тоже получили завтрак в постель, но их завтрак был куда более солидный. Никке явно решил по-настоящему заткнуть рот дерзкой девчонке. Он устроил настоящий пир - ветчины и яиц, каши и бутербродов хватило бы на целый полк солдат. Поставив с ликующим видом поднос с едой перед сонной еще Евой Лоттой, он начал горланить:
– Вставай, девчонка, и ешь как следует, а не то помрешь с голоду!
Ева Лотта прищурилась сонным глазом на поднос.
– Сойдет, - одобрила она.
– Но завтра ты бы мог, верно, испечь и несколько вафель. Если до этого тебя не схватят полицейские.
Расмус быстро уселся в постели.
– Полицейские не схватят Никке, - сказал он чуть дрожащим голосом.
– Они не должны хватать тех, кто добрый.
– Не-а, но киднэпперов они хватают, - невозмутимо заявила Ева Лотта, намазывая толстый слой масла на хлеб.
– Послушай-ка, ты… - возмутился Никке.
– Мне надоела эта болтовня о киднэпперах, которые похищают детей!
– А мне надоело, что меня похищали, - заявила Ева Лотта.
– Так что мы квиты.
Никке злобно уставился на нее:
– А тебя никто и не приглашал сюда. Мы бы просто наслаждались здесь летними каникулами, не будь тебя.
Он подошел к Расмусу и уселся на край его; постели. Расмус высунул из-под одеяла маленькую теплую ручку и погладил киднэппера по щеке.
– Мне кажется, киднэпперы добрые, - повторил он.
– А что мы будем делать сегодня, Никке?
– Сначала
– А потом посмотрим.
Представление о нем как об очень добром человеке укоренилось у Расмуса с первых часов пребывания мальчика на острове.
С самого начала у Расмуса сложилось мнение, что вся эта поездка - необыкновенно удачная выдумка его папы. Интересно было ехать на машине, интересно плыть в моторной лодке! Какой чудесный причал был на этом острове, а сколько лодок пришвартовано у причала! И он только-только собрался попросить у папы разрешения искупаться как пришел этот глупый дяденька и все испортил. Он так чудн оразговаривал с папой, а папа был злой и рычал даже на него, на Расмуса, а потов папа исчез, и Расмус с ним больше не встречался.
Вот тогда-то Расмус и начал всерьез сомневаться, так ли это все интересно. Он пытался удержать слезы, которые рвались наружу, но первые подавленные всхлипывания быстро перешли в потоки слез. Инженер Петерс грубо толкнул его к Никке и сказал:
– Позаботься о мальчишке!
Это было малоприятное поручение. Никке горестно чесал затылок. Он не знал, как обращаться с плачущими детьми. Но он готов был на все, только бы прекратить этот рев.
– Давай я вырежу тебе лук со стрелами, - с горя предложил он.
Это подействовало. Словно по мановению волшебной палочки, Расмус перестал плакать так внезапно, как и начал, и его вера в добро была восстановлена.
Затем они битых два часа стреляли в цель из лука, и Расмус уже твердо уверовал в то, что Никке добрый. А раз Ева Лотта говорит, что Никке киднэппер, значит, киднэпперы добрые.
Солнце поднималось именно так, как ему положено - все выше и выше, - и продолжало светить и добрым и злым. Оно согрело скалу, где Калле и Андерс, купаясь, провели целый день. Оно светило Никке, сидевшему на мостках перед домиком Евы Лотты и вырезавшему лодочку из коры. И Расмусу, который испытывал готовые лодочки в бочке с дождевой водой, стоявшей возле дома. Лучи солнца играли в белокурых волосах Евы Лотты, сидевшей на диване и ненавидевшей Никке за то, что он не выпускает ее на воздух. Они раздражали инженера Петерса, потому что буквально все раздражало его в этот прекрасный день, и, следовательно, он не мог сделать никакого исключения для солнечных лучей. Но, не обращая ни малейшего внимания на раздражение инженера Петерса, солнце спокойно продолжало свой путь и в конце концов - как ему и было положено - зашло на западе и исчезло за лесом где-то на большом материке. На этом и закончился второй день на острове.
Нет, не закончился. Только теперь он и начался. Он начался с того, что инженер Петерс вошел в Домик Евы Лотты. На Еву Лотту он не обратил внимания, с ней все было ясно. Ее, на беду, угораздило увидеть, как похищали Расмуса, ей удалось тайком пробраться в машину, потому что этот идиот Сванберг не караулил как следует. Держать Еву Лотту здесь затруднительно, но придется терпеть; ведь она поможет им утихомирить мальчишку до тех пор, пока образумится его упрямый отец. Вот, собственно, и все, что можно было сказать о Еве Лотте. А побеседовать он хотел с Расмусом.