Калле Блюмквист и Расмус (др. перевод)
Шрифт:
– Ты глупый, Никке! Уй-юй, какой же ты глупый!
Возвращение было горьким. «Пойманные беглые каторжники в джунглях, когда их возвращали обратно на Дьявольский остров, чувствовали, наверное, то же самое», – подумал Калле. Да, их действительно вели, словно беглых каторжников. Калле, Андерс и Ева-Лотта были связаны одной верёвкой. Рядом шёл Блюм, надсмотрщик-тюремщик – хуже не бывает, а позади них – Никке. Он нёс Расмуса, без устали повторявшего, что, по его мнению, Никке ну просто невероятно глупый. Сванберг захватил лодку со всеми их запасами, и теперь
Никке, судя по всему, был в прескверном настроении. А ведь должен был бы радоваться, что возвращается к Петерсу с таким отличным уловом. Но если он и был рад, то тщательно это скрывал и всё время ворчал:
– Проклятые чертенята… Вы зачем лодку взяли? Думали, мы не заметим, да? А раз уж увели лодку, так почему сидели на острове, идиоты?
«Вот именно, почему, – с горечью подумал Калле. – Почему они не уехали вчера вечером, даже если Расмус устал, лил дождь и было темно? Почему не уехали, пока было время? Прав Никке – мы просто идиоты. Но не странно ли, что именно Никке упрекает их в этом? Сдаётся, он и правда не очень радуется тому, что их поймали».
– По-моему, похитители совсем не добрые, – сказал Расмус.
Никке ничего не ответил, только сердито взглянул на Расмуса, продолжая ворчать.
– И почему вы забрали те злополучные бумаги, а? Эй, вы, два олуха, там, впереди, зачем они вам?
«Два олуха» молчали.
Они продолжали молчать и позже, когда об этом же их спросил инженер Петерс.
Они сидели на раскладушках в домике Евы-Лотты и были настолько убиты случившимся, что у них не осталось сил бояться Петерса, хоть он и делал всё возможное, чтобы их застращать.
– Это вещи, в которых вы ничего не смыслите, – говорил он. – И вам не следовало в это вмешиваться. Если вы не расскажете мне, куда дели вчера вечером те бумаги, вам не поздоровится.
Он вперил в них свои чёрные глаза и прорычал:
– Ну, выкладывайте, живо! Что вы сделали с бумагами?
Они не отвечали. Оказалось, это был верный способ довести его до бешенства. Петерс вдруг набросился на Андерса, словно собирался убить его. Он обхватил его голову руками и начал неистово трясти.
– Ну, отвечай, – орал он, – где бумаги, иначе я тебе шею сверну!
Тут за него вступился Расмус:
– А ты всё-таки дурак. Андерс ведь не знает, где бумаги, это Калле знает. Потому что лучше, чтобы только один человек знал, так Калле сказал.
Петерс отпустил Андерса и посмотрел на Калле.
– Вот, значит, как… – сказал он и повернулся к Калле: – Насколько я понимаю, Калле – это ты. Вот что, мой дорогой Калле, даю тебе час на размышление. Час, и ни минуты больше. После этого с тобой случится нечто ужасно неприятное. Хуже этого в твоей жизни ещё ничего не было, понял?
Калле вёл себя весьма уверенно и спокойно, как и подобает знаменитому сыщику Блюмквисту в подобных ситуациях. Он ответил с чувством собственного превосходства:
– Не пытайтесь меня запугать, поскольку это невозможно. – А про себя он добавил: «Я уже и так напуган
Петерс зажёг сигарету. Пальцы его дрожали. Он испытующе взглянул на Калле и продолжал:
– Интересно, достаточно ли ты умён, чтобы можно было поговорить с тобой о деле? Если да, то уж постарайся использовать все свои умственные способности, чтобы понять, о чём идёт речь. Значит, так: по ряду причин, о которых я тебе рассказывать не стану, я взялся за дело в высшей степени противозаконное. В Швеции, если я тут задержусь, меня могут приговорить к пожизненному тюремному заключению, поэтому я не останусь здесь ни на минуту дольше, чем необходимо. Я уеду отсюда и увезу с собой те самые бумаги. Тебе ясно? Ты ведь не настолько глуп, чтобы не понять, что я пойду до конца. Я готов на всё, абсолютно на всё, лишь бы заставить тебя рассказать, куда ты их спрятал.
– Я подумаю, – коротко ответил Калле. И Петерс кивнул:
– Хорошо. Подумай часок, пораскинь мозгами, если они у тебя есть.
Петерс вышел, и Никке, с мрачным видом слушавший их разговор, направился вслед за ним к двери.
Но когда Петерс исчез из виду, Никке вернулся. Он больше не был таким сердитым и раздражённым, как утром. Почти умоляюще посмотрев на Калле, он тихо сказал:
– Может, ты всё-таки скажешь ему, где эти чёртовы бумаги, а, Калле? Чтобы уж как-нибудь покончить с этим… Скажи ему, Калле! Ну, ради Расмуса…
Калле не ответил, и Никке собрался уходить, но в дверях остановился и горестно посмотрел на Расмуса:
– Я тебе потом сделаю новую лодочку, большую…
– Не надо мне никакой лодки! – резко ответил Расмус. – Теперь я знаю, что похитители вовсе не добрые.
И Белые розы остались одни. Они слышали, как Никке запер дверь снаружи. А потом – ни звука, лишь шум ветра в кронах деревьев.
Они долго сидели, не говоря ни слова, пока Андерс не произнес:
– Чертовски дует сегодня.
– Да, – согласилась с ним Ева-Лотта. – И прекрасно! Может, будет шторм, и лодка со Сванбергом перевернётся, – сказала она с надеждой и, посмотрев на Калле, добвила: – У нас есть всего час. Через час он вернётся. Калле, что мы будем делать?
– Тебе придётся рассказать, куда ты их спрятал, – произнёс Андерс, – иначе он тебя прикончит.
Калле подёргал себя за вихры. «Используй свои умственные способности», – сказал Петерс. Калле твёрдо решил последовать его совету. «Если использовать свои умственные способности на все сто, можно что-нибудь придумать».
– Если бы я мог убежать… – сказал он вслух. – Если бы я мог убежать… Было бы здорово!
– Как же, если б ты ещё мог луну с неба достать, тоже было бы неплохо, – заметил Андерс.
Калле не отвечал. Он думал.
– Вот что, – сказал он наконец. – Обычно в это время Никке приносил вам еду, так?
– Да, – ответила Ева-Лотта. – В это время он приносил завтрак. Но сейчас Петерс, наверное, вздумает уморить всех нас голодом.
– Всех, но не Расмуса, – возразил Андерс. – Расмуса Никке в обиду не даст.