Камень без меча
Шрифт:
Нет, сказочного богатства не просил. Как ни странно, Санчо только сейчас узнал, в чем, собственно, заключается сделка с Мэтром. Он почему-то никогда не интересовался об этом у Ланселота. Рыцарь обрушил на ученика столько всего, что вопрос цены за проданный меч выпал из поля зрения. Кукушкин для себя решил, что это похоже на программу защиты свидетелей из американских фильмов: новая жизнь, новое имя, новые документы. И полное стирание памяти о рыцарском прошлом.
На самом деле он был не слишком далек от истины. Кроме, разве что, стертых воспоминаний. Нет, память оставалась. Но бывший рыцарь на самом деле получал новый шанс. Только не на Земле.
Воины Ордена знали о Сфере Миров и защищали границы своего, но никогда их не переходили. Разве что на нейтральную полосу, которой служил Броселианд. Переходить из мира в мир по Сфере могли только маги, владеющие заклинанием Перемещения. Или смертные, у кого была волшебная вещь, открывающая Врата между мирами вместо мага. Или те, кто знал тайные места для перемещения – были такие дырки в ткани Реальности. Их даже некоторые земные ученые предсказали и назвали «червоточинами». Экскалибур же открывал только путь в Мировой Лес. Но отрекшись от рыцарства, бывший адепт Ордена получал шанс выбрать любой из миров, в каком хотел бы жить.
Отступники вели жизнь наемных воинов или простых фермеров-землепашцев. Над ними больше не довлело бремя меча, они старели и умирали, хотя проживали еще долгую-долгую жизнь, иногда успевая похоронить собственных внуков. Лишь иногда за кружкой эля они рассказывали истории о дивном загадочном мире, где нет волшебников, зато смертные летают по воздуху и даже забираются в такие дали, в каких и воздуха-то нет. А еще строят дороги из железа, ездят в повозках без лошадей, говорят друг с другом через океан без волшебного Эритового Обруча, и в каждом доме там стоит большой кристалл, показывая картины диковинных стран и такие чудные грезы, что не привидятся и во сне.
Собутыльники крякали, икали и говорили: «Брехня!»
У Тристана с Изольдой не было детей. Мэтр сумел подарить Изольде жизнь, но не материнство, как просил его Тристан. Взамен он дал нечто иное: Тристан смог поселиться в тихом живописном мире на самом краю Броселианда и бывать в Лесу, когда пожелает. А Тристан любил это место. Не как сэр Персиваль, для которого Броселианд был огромным полем для исследований. Просто Тристан ценил жизнь и особенно почитал то особое пространство, без какого жизнь в Сфере Миров была бы немыслима.
Жизнелюбивый ренегат много путешествовал по Лесу и узнал тайны, что не открылись даже Персивалю, хотя и к этим секретам относился легко. Он единственный из бывших рыцарей Ордена поддерживал связи с товарищами по сложенному оружию. Особенно Тристан дружил с Борсом и тем же Персивалем. Ланселота до недавнего времени он не видел несколько лет.
Наставник Санчо опять-таки предпочел за лучшее промолчать, что дорогу к угодьям Тристана ему тоже подсказала Дева Озера.
Добродушный толстяк не знал, где искать Артура. Но согласился проводить Ланселота с его оруженосцем к Персивалю, который ведал больше, чем кто-либо из Ордена, не считая, конечно, исчезнувшего гроссмейстера.
Сэр Персиваль оказался еще хитроумнее Тристана, когда продавал меч. Он выбрал для проживания остров Авалон, мир, сотворенный Мерлином. После смерти создателя остров стал необитаемым, но все еще полным магических сил. Здесь в изобилии хватало возможностей для перемещений по иным мирам, даже если не обладать способностями к волшебству. Персиваль целиком отдался главной страсти – познанию неизведанного. Той страсти, что и привела его когда-то в Орден и на полтора века оказалась придавленной бременем меча.
Ученый отшельник воссоздал замок Тинтагэль – место, где родился Артур, сын Утера Пендрагона. Земной Тинтагэль давно уже превратился в развалины, но в Авалоне было достаточно сил, чтобы поддерживать его в прежней каменной мощи.
Хотя Авалон, как настоящий остров, омывало море, из Броселианда можно было попасть и туда. Но путь даже в этом межпространстве с его искаженными расстояниями занял бы очень и очень долгое время. И вот тут Тристан показал свое искусство.
Они проехали совсем немного от поляны, где случился поединок с чудовищем, только чтобы найти… другую поляну. Ее делил пополам ствол упавшего дерева. У Санчо внутри дрогнуло: перед ними лежал ни много ни мало целый умерший мир. Что его погубило – неизвестно. Может быть, там произошла катастрофа. А может, в том мире от его сотворения прошли миллиарды и миллиарды лет, и тот просто умер от старости под остывшим солнцем, исчерпав весь запас жизни до капли, и некому там было о чем-либо сожалеть.
А Тристан спешился, велел сделать то же самое Ланселоту с оруженосцем и наломал веток для костра. Ветки брались, разумеется, сухие, но оруженосец предпочел втихую уйти от такой работы. Вопреки его ожиданиям, Тристан вовсе не собирался готовить привал. Костерок он развел совсем небольшой. Хмыкнул и попросил спутников отвернуться:
– Все равно не поймете, но… хм… так положено. Лес мне это доверил. В общем… уважьте его.
Санчо посмотрел на Ланселота и повернулся к костру спиной, разглядывая Жоеора и сбрую. Рыцарь всматривался в чащу. Позади что-то нашептывал над костром веселый проводник.
– Можно! – раздался, наконец, голос Тристана, как будто он спрятал предмет и теперь объявлял, что пора искать.
Санчо обернулся и поначалу не заметил ничего особенного. Тристан же имел вид фокусника, только что показавшего один из своих коронных трюков.
– Коридор открыт. – Он кивнул на огонь.
Кукушкин только сейчас увидел, что пламя странного зеленоватого оттенка. Мало того, языки не поднимались вверх, а тянулись над землей, будто от мощного непрекращающегося ветра.
Никакого ветра Санчо не ощущал.
– Неужели не видишь? – спросил Тристан. – Это же своего рода компас.
Оруженосец догадался посмотреть в сторону, куда указывало пламя. Там зиял неширокий прогал между стволами. Санчо не мог сказать, был он до того или нет.
– Лесной Коридор, – сказал бывший рыцарь. – Самый что ни на есть настоящий.
– Хорошо ты, видать, с Лесом поладил, – проронил Ланселот.
– Я со всеми стараюсь ладить, если ты заметил… По коням, господа, нам открыли ненадолго!
Тристан затушил костер – что-то прошептал, и тот вдруг погас сам, будто выключили газовую конфорку, даже легкого дымка не осталось.