Каменные клены
Шрифт:
что-то упало и покатилось, потом босое шлепанье сменилось стуком каблуков — я уже знал эти ее тупоносые туфли с перепонкой — лязгнула какая-то задвижка, каблуки простучали по коридору и по ступенькам
стучи, стучи, думал я, так рудничные гоблины стучат по скале, когда хотят показать шахтерам, где проходит богатая жила — не пройдет и часа, как я вскрою шахту с твоими секретами, будь там пустое елочное золото или шоколадное серебро
я сидел с газетой за кухонным столом, надеясь, что со мной поздороваются, но саша прошла мимо, едва заметно кивнув и прихватив зеленое яблоко из вазы перед моим носом, несколько минут она
давешний пожар сильно попортил стену, вы же видели, да? спросила меня финн эвертон, так что мисс сонли уехала за обоями, она велела подать чай как положено, но в пансионе всего трое постояльцев — вы и та корнуоллская пара, так что если я не пойду заказывать в чайной выпечку, то как раз успею отлучиться по делу, тут недалеко, ладно, мистер элдербери?
финн все-таки русалка, она расхаживает по дому, так сильно качая юбкой, как будто у нее там чешуйчатый лососевый хвост, а не две аккуратно вылепленные ноги с потрескавшимися пятками
я не против, сказал я, тем более что в трилистнике сегодня цукаты, и я их уже пробовал, идите, финн, мне ничего не нужно, пойду прилягу с книжкой, а то и посплю — можете даже запереть пансион
дождавшись, когда она снимет передник, выйдет и повернет ключ в замке, я поднялся наверх, в голове у меня звенели радостные пчелиные рои, мисс сонли уехала за обоями, чай как положено,до пяти часов у меня есть добрых сорок минут, я дочитаю горькую начинку и вылижу обложку
под подушкой было пусто, в ящике комода — тоже, то есть там было полно шелковых платков, кружев и свернутых в клубок колготок, но дневника под ними не было, его не было ни за шкафом, ни в карманах зимней куртки, ни среди папок со счетами, сложенных стопкой на антресолях
к тому времени, как внизу щелкнул замок, я уже знал, что рукописи я здесь не найду, комната с пожелтевшим потолком и двумя колониальными окнами сдала мне все свои тайники, вплоть до плетеной корзины с грязным бельем, на дне которой лежал пистолет с рукояткой из слоновой кости
чего только не найдешь в девичьей спальне, подумал я, повертел его в руках и сунул обратно, чувствуя себя деликатной старушкой мисс марпл, зачем саше этот позолоченный реквизит? такое вешают на стену внезапно разбогатевшие холостяки, уайтхарт бы точно повесил
горничная загремела в столовой чайными чашками, и я тут же спустился вниз — пожилые корнуольцы, вернувшиеся с долгой прогулки, сидели за столом и принюхивались к чайнику с заваркой, финн выкладывала на тарелку бисквитных котят, я поймал себя на том, что радуюсь при виде постояльцев, будто пятьдесят восемь фунтов за комнату с видом на ирландский залив предполагали очутиться в моем кармане, а не в сашином переднике
когда я вышел в сад, в правом виске зажужжала запоздалая пчела — коробка с печеньем? я уже видел такую, совсем недавно, неделю назад! я видел ее в руках у хозяйки кленов, выходящей из сада с видом ребенка, только что зарывшего в землю свой самый удачный секрет
у моей матери в такой коробке хранились иголки для швейной машинки и груда пуговиц от несуществующих пальто, женщины любят круглые коробки, похожие на жестяную луну
я
100
…вспомнил ирландскую сказку о пикси— в английском фольклоре разновидность фейри. Их любимая забава — сбивать с дороги путников. Самый надежный способ прогнать пикси — это вывернуть наизнанку куртку или показать железный крест.
в могильном холмике, в черной жирной цветочной земле была утоплена круглая коробка из-под печенья, чуть тронутая рыжеватой ржавчиной
бедная кленовая белка, я открыл твое дупло
я снял плотно притертую крышку, вынул маленькую тетрадь и почувствовал, как жалость и стыд перехватили горло, ничего, это до завтра пройдет, подумал я, засовывая добычу в карман — сегодня я выпью чаю в трилистнике и успею на вечерний автобус в лондон, а завтра я буду читать ее дневник, лежа в своей постели, и, наконец, все узнаю
узнаю, как любовника своего она превратила в бобра, соседа-кабатчика в лягушку, судейского в барана, а удачливой сопернице продлила беременность на восемь слоновьих лет
хочу, о апулей, о тьме ее проделок послушать
Хедда. Письмо шестое
Я не писала тебе почти полгода, было много неприятностей, в том числе и со здоровьем.
Отсюда, из забытого Богом, забитого слонами и раскрашенными грузовиками Хочина, наша прежняя жизнь выглядит иначе.
Мне жаль, что мы мало говорили со Старшей и совсем не смогли полюбить друг друга. Мне страшно оттого, что тебе, Эдна, уже девятнадцать, а я даже не знаю, какое у тебя лицо.
Мы с Радживом, его сестрами и всеми детьми ездили в Джамму, через всю страну, к богине Дурге, там пришлось долго идти в гору, и я совсем задохнулась. Я здесь здорово поправилась, вы бы меня не узнали, пожалуй. Богиня раньше была обыкновенной девушкой, ее звали Вайшнави, она сбежала от человека, который хотел ее изнасиловать, а потом отрубила ему голову и окаменела. На том месте, куда отлетела голова, теперь тоже маленький храм, туда пришлось долго идти пешком.
В храме всем давали монетки с портретом богини и ставили красную тику на лоб. Когда мы вернулись в гостиницу, Раджив был ко мне добр — целовал и гладил по голове. Иногда я смотрю на него, когда он спит, и думаю: что я здесь делаю?
Я вообще много думаю о том, что со мной произошло и почему, вспоминаю Лландейло, где я родилась, пивоварню, где работал отец и, особенно — школу в Понтипридде, в которой, по рассказам, за пятнадцать лет до меня учился Том Джонс и даже пел в школьном хоре.