Каменные скрижали

Жукровский Войцех

Один из полицейских подал рулон офицеру, а тот в свою очередь вручил его депутатам. Тут перед кордоном выскочил молодой человек с выпущенной из-под европейского пиджака рубашкой, завернутой в просторное дхоти. Худые, темные ноги болтались в слишком больших ботинках, он кричал что-то толпе, но его заглушили команды, раздающиеся из мегафонов, толпа заколыхалась и начала выходить с площади, спокойно формируясь в колонны.

— Я знаю его, это депутат-коммунист, — сказал художник, — он обещал их защитить…

Иштвану показалось, что среди депутатов он увидел знакомое лицо, желтоватое, без возраста, адвоката Чандры, вокруг него собрались, о чем-то споря, другие, их постепенно поглотило огромное здание из розового камня.

Иштван и Маргит отошли на газон. Перед ними

мелкими шагами, шаркая, шли рядами слепые, крайние шеренги держались за бамбуковые палки, как бы выстраивая заграждение. Их вели мальчишки, которые потрясали тамбуринами, ударяли ими об остриженные головы, весело подскакивали, не отдавая себе отчета в серьезности демонстрации. Небо еще светилось последними лучами заходящего солнца.

— Так ведь это как с картины Брейгеля, — взволнованно сказала Маргит.

— Умноженной во сто крат, ибо это Индия, — не без гордости ответил художник. — Правительству нужно хорошо подумать, как выйти из положения с этим законом. Утвердить легко, но как найти возможность разумно его выполнить, не обратить против человека? Они говорили правду. Выселить их — значит, обречь на голодную смерть. Им некуда вернуться. Они зарабатывают, как могут, чтобы содержать свою семью, скопить на приданое для младшей сестры, которую выдадут замуж, для девушки-невесты, покорной и смирившейся с судьбой… Одна знает лишь все, что связано с постелью, тысячелетние рецепты и предписания, как надо любить, но самой любви не познает никогда. Вторая готова любить каждого, кого ей назначит семья, а сват или судьба подберет.

Они смотрели на демонстрацию, медленно растекающуюся среди огромных деревьев. За ней, как овчарки, сгоняющие стадо, не спеша шли полицейские, их красные тюрбаны догорали в быстро наступающих сумерках. Некоторые уже влезали под брезентовые крыши грузовиков, голубоватый дым первых сигарет, раскуриваемых после долгого перерыва, выплывал из-под брезента и тянулся к абрикосового цвета небу.

В воздухе еще стоял запах мускуса, пряный дух нагретых тел, но автомобили уже тронулись, стараясь обогнать друг друга, они сердито сигналили, сверкая желтыми фарами с включенным дальним светом, требуя пропустить их первыми. Свет автомобильных фар еле пробивался через поднимающиеся вверх клубы выхлопных газов и пыли. Так выглядят городские сумерки в тропиках.

— Человек — существо ужасно любопытное, — тихо сказала Маргит. — Он забывает, что эти женщины тоже чего-то желают, страдают, ему хотелось бы проникнуть в их тайны, узнать, как они живут, что приносит им радость… Хотя я знаю, что это нехорошо, раз я не могу им помочь.

— То, что эти женщины имеют, они очень ценят, считают даже, что судьба к ним особенно милостива; они сыты, носят шелковые сари, их окружает восхищение и вожделение, у них бывают и постоянные поклонники… Они не только принимают подарки, но и дарят их своим родственникам, — пожал плечами художник, — а то, что вы согласно морали вашего мира хотели бы им навязать, якобы для их блага, эти женщины не считают освобождением. Раз мы не можем облегчить им жизнь, а что еще хуже, не хотим с ними поделиться, уступить из имеющегося богатства… Депутаты только требуют, судят и презрительно осуждают их образ жизни и способы, какими они зарабатывают себе на хлеб, к тому же единственно им доступные…

— Вы когда-нибудь бывали у них? — спросила Маргит, задетая гневом, который звучал в голосе Рама Канвала.

— Конечно. В этом нет ничего стыдного. Конечно, я там бывал, это не ваша позорная купля тела, ведь вас интересует только тело, оно лишено всего человеческого. Здесь вас встречают не только проститутки, но и танцовщицы, певицы, рассказчицы сказок, которые они иллюстрируют движением своего тела… Среди них бывают настоящие артистки, которым нищета или крестьянское происхождение закрыли путь на сцену. Они перед толпой мужчин, сидящих на корточках, под аккомпанемент птичьего посвистывания флейты и голубиного воркования бубна изображают в танце любовь богини земли к богу солнца, сгибают обнаженный торс, раздвигают бедра, дрожат, отдаются невидимому любовнику… Танец как первобытная молитва, танец как

краткое изложение истории мира, создания всего живого. Каждый видит то, что хочет: один поэзию, завораживающие движения и традиционную школу жестов, имеющих ритуальное значение, другой вбирает в себя только красивую, молодую девушку, которая хлопает по полу босыми, окрашенными в красный цвет ступнями и позванивает колокольчиками… И она не доступна, хотя все присутствующие умирают от желания, раскрыв рот от восхищения, забыв о сигаретах, которые жгут им пальцы. Лишь один будет ее иметь в эту ночь. Другим остается только завидовать. Вот этот человек вынимает банкноту, смачивает ее слюной и прилепляет к своему лбу, танцовщица уже его заметила, приближается кошачьей походкой, она покачивает бедрами, приседает, от нее исходит тепло и особые запахи, поскольку у нас существуют специальные правила дозирования интенсивности духов — иначе смачиваются виски, подмышки, верхушки грудей, натираются колени, внутренняя часть бедер… Итак, она сгибается, наклоняется над поклонником, как ветвь под тяжестью плодов, обдает запахом разогретого в танце тела, легонько касается его, ей нельзя брать банкноту пальцами, а только губами… Взяв деньги, девушка разрешает мужчине владеть ее телом. Это то, чего вы не знаете, здесь женщины имеют право выбора. Они завоевывают, чтобы быть купленными. С этим единственным любовником она удаляется в альков, а остальные мужчины вернутся домой. Они возбуждены, будут брать собственных женщин, но перед их глазами стоит та единственная, извивающаяся, как змея, желанная.

— Ужасно, — Маргит сжала кулаки перед грудью, словно хотела защищаться, — неужели вы этого не понимаете?

Художник смотрел на нее со снисходительной улыбкой.

— Я бы так не сказал. Это погоня за недостижимым, верь многие зрители бедны, занимаются мелкой уличной торговлей, они в состоянии заплатить лишь за вход, но не за женщину… Но иногда она их вознаграждает за настойчивость и нежность, сильное чувство. Зачем убивать мечты? Почему бы им и не погрустить? Для всех тех мужчин, которых женили по решению семейного совета для умножения капитала, для укрепления родовых контактов, получения протекции и влияния, для тех, у кого жена не является желанной, а навязанной, тут есть лазейка, через которую они могут бежать, развеять повседневную скуку. С женой у него будут дети, ничего больше от них семья и не требует. Там же они могут искать исполнения желаний, наслаждения, красоты, осмелюсь даже сказать — очищения от супружеских грехов против любви. Но вы, мисс Уорд, не в состоянии это понять…

— Иштван, скажи, что он лжет, — просила девушка, ухватившись за его руку, — ведь это неправда. Все, что там можно купить, грязно! И вызывает отвращение.

— Разреши им думать по-своему.

— О черт возьми, — сказал Иштван, взглянув на небо, до половины затянутое свинцовыми тучами, по краям его освещали желтые сполохи, — надвигается буря…

— Только пугает, — махнул рукой Канвал, — в метеосводке не сообщали, что сегодня в Дели будут дожди.

— Поедем, — попросила Маргит. — Вспомни, как тогда было У Кутуб Минар… Нас едва не унес вихрь.

В автомобиле стоял сильный запах бензина, нагретой пластмассы и раскаленного воздуха. Только быстрая езда принесла некоторое облегчение.

Тереи высадил художника на Коннахт-Плейс. Индиец тут же погрузился в шумную толпу людей, снующих под арками.

Ладонь Маргит попыталась в темноте найти руку Иштвана. Теплое прикосновение пробудило в нем желание. Девушка, казалось, почувствовала это и испуганно отодвинулась.

— Зайдем в «Волгу» и съедим мороженое? — спросил он. — Перейра не умеет его делать…

— Нет, — прошептала она. — Поехали. Мне хочется побыть с тобой.

Иштван воспринял ее слова как упрек, но она неожиданно склонила голову и тяжело оперлась о его плечо. Его охватило чувство радостного успокоения.

Когда он поставил машину в гараж, Маргит помогала ему опустить жалюзи, погасила свет, поскольку чокидар в это время ужинал на кухне. Тереи казалось, что они давно уже женаты, возвращаются домой, что только сейчас его жизнь приобретает настоящий, спокойный ритм.