Каменный Кулак и мешок смерти
Шрифт:
В следующее мгновение Волькша уже мчался к Грому, где в его сундуке хоронился малый мешочек, в который он пересыпал немного Родной Земли из прихваченного в Ладони короба. Едва пригоршня ладонинской супеси оказалась у него в кулаке, суета и страх сменились спокойствием и могучей уверенностью в своих силах. Две сотни конников? Да хоть десять! Воздух вновь стал слаще, а даль яснее. И вот в этой прояснившейся дали, а точнее, на правом холме Волкан отчетливо увидел, как всадники не пропустили горстку беглецов, пытавшихся улизнуть из рыбацкой деревеньки. Будь это франки, пришедшие с Хавре, они не стали бы задерживать этих бедолаг и уж точно не стали бы гнать их обратно к берегу. Когда же один из рыбаков все же попытался
– Halt! – заорал Волькша что было сил. – Det "ar frissen d"ar! [152]
Он соскочил с драккара и помчался к тому месту, где в тревожном ожидании собрались шеппари и хольды. Вожди спешно решали задачу: сталкивать ли ладьи в воду и держать путь прямехонько на Овсяную заводь, покинутую ее дружиной, или же принять равный бой на прибрежной гальке, усмиряющей конскую резвость, и на Хавре выступить, как и собирались, на следующее утро.
– Откуда здесь фризы? – огрызнулся на Годиновича даннский ярл.
152
Halt! Det "ar frissen d"ar! – Стойте! Это фризы!
– Это я их позвал, – не слишком убедительно вступился за Кнутнева Хрольф. – На Спайкерооге. За день до того, как подошли твои драккары.
– Позвал? – захлопал глазами Кнуб.
– Потом расскажу… если это, конечно, они, – не удержался сын Снорри и высказал вслух глодавшие его сомнения. Во-первых, он и думать забыл о хранителях Священной рощи Троеручия, а во-вторых, ожидал увидеть их уже под стенами Овсяного торжища. И чего ради они выслеживали по побережью корабли северян вместо того, чтобы преспокойно схорониться где-нибудь в окрестностях Хавре и налететь в тот миг, когда викинги уже подпалят городище? Будь у Хрольфа не корабли, а конница, он бы именно так и сделал.
Но мстительные фризы поступили по-другому. Смыкая цепь и гоня перед собой франкских беглецов, они спустились с холмов и остановились в трех полетах стрелы от места высадки викингов. Заминка вновь подлила масла в огонь всеобщего смятения: если это те самые фризы, что напросились в поход с Хрольфом, то почему они медлят? На всякий случай северяне подняли щиты, сподручнее перехватили метательные копья и наложили стрелы на тетивы.
Однако промедление было недолгим. Вскоре из строя всадников выехал фризский форинг на огромном, черном как смоль жеребце. Волькша невольно крякнул, увидев, как высоко конь держит голову. Ударить такому между глаз было бы весьма непросто.
– Мы пришли, Гастинг! – громко объявил вождь фризов на языке, который казался ему даннским. – Мы готовы биться с тобой плечо к плечу. Да напьются духи Ирминсуля поганой франкской крови!
– Да ты еще кровожаднее меня! – крикнул ему в ответ Кнуб. – Нам вполне хватит серебра, золота и тканей с торжища. Не мешало бы еще раздобыть сильных фольков для рытья канав и нежных франкских молодух для утехи. Поить ваших духов кровью мы не собираемся!
Рука фриза скользнула на рукоять меча. Еще мгновение, и он пустит своего коня в галоп, в десять лошадиных скачков одолеет расстояние до обидчика, и Один его знает, чем закончится эта перепалка, которую ярл Хедебю затеял потехи ради.
– Гастинг, кто этот жирный урод? – спросил всадник. – Когда мы пировали с тобой на Спайкерооге, этой рожи не было.
Шёрёверны Бирки, слышавшие эти слова, схватились за бороды, дабы скрыть улыбки, данны, напротив, нахмурились.
– Это Синеус Кнуб, ярл славного Хедебю, – многозначительно изрек Хрольф. Особенно скользкими получились слова «славный Хедебю», но чин был соблюден полностью.
– А как тебя зовут, милый рыбачок, оседлавший убогую лошадку? –
Очевидно, к нападкам на свою дородность он уже привык. А вот фризский вождь не был готов к такому обращению. Еще и загоготавшие во все горло дружинники Хедебю внесли свою лепту в ссору. Меч всадника уже наполовину покинул ножны. Прочие фризы, видя горячность своего форинга, также изготовились к нападению. Над седой галькой плеса повисло зловещее безмолвие.
– Это Хагель из рода Кродерлингов, конунгов Фризландии, защитник веры отцов, – раздался в этой тишине надтреснутый голос Волькши.
Как ни кичились жители Даннмарки своими героями, но и их скальды пели песни о деяниях Кродерлингов, сумевших остановить дракона Карламана у ворот своей земли. Дорогую цену заплатили Кродерлинги супостату – полегли все как один, но сумели сохранить тайну своих капищ, а за такой подвиг и Один в Валхале приветить может.
То ли Кнуб устрашился биться с фризскими всадниками, явно готовыми в щепу изрубить даннскую дружину, то ли проникся почтением к высокородству своего противника, но только он опустил свою билу, снял шлем и поклонился коннику со словами:
– Извини мне мою дерзость, о Хагель Кродерлинг, ибо я не знал, что твой славный род не прервался три колена назад…
Но даже эту покаянную фразу толстяк сумел сказать так, что его ратари вполне могли счесть ее очередной издевкой.
Впрочем, фриз, не владевший даннским наречием настолько, чтобы почувствовать неуловимые оттенки, воспринял извинения ярла как должное.
– Бесстрашный воин не знает страха и в речах, – ответил Хагель, – Я не держу на тебя зла, Кнуб, ярл Хедебю.
С этими словами он спешился и пошел к вождям викингов…
– Откуда ты узнал, что это фризский конунг? – на ухо спросил у Волькши Хрольф.
– Ну, под сенью кленовой рощи кто-то упивался пивом и объедался свиньей, а кто-то наслаждался дружеской беседой с людьми, которым есть, что рассказать, – так же шепотом ответил Кнутнев.
Гастинг остервенело почесал кадык. Вести под своей рукой десять шеппарей – с этой мыслью племянник Неистового Эрланда уже свыкся. Сражаться бок о бок со вторым человеком Даннмарки, – боязно, но деваться было некуда. А вот отдавать приказы фризскому конунгу? От такого поворота событий у сына Снорри то и дело холодело в загривке. О Великий Один, вразуми и направь!
Утро над Овсяным заливом
Утром низкие тучи закрыли прибрежные обрывы своими серыми подолами. Величественные южные врата плеса потерялись за кисеей дождя. Море поднялось даже выше, чем предполагали данны.
– К полудню будет буря, – качали головами мореходы, глядя на недобрую пенную рябь, покрывавшую мелкие суетливые волны.
– Не беда, – пытался балагурить Кнуб, – мы доберемся до Хавре раньше, чем Ньёрд поссорится с Аегиром.
Однако даже свеоны, не знавшие ярла Хедебю так, как его ратари, видели, что в душе у толстяка не менее пасмурно, чем в небе. Полночи он до хрипоты спорил с Хагелем, Хрольфом и его подручными шеппарями. Шёрёверны Бирки даже предлагали созвать общий тинг и решать вопросы галдежом, но знатные форинги воспротивились: негоже показывать ратникам сомнения воевод. Затруднение состояло в том, что за то время, пока Харек Черепаха пребывал в нерешительности относительно взбунтовавшегося торжища, Хавре сильно укрепился. На месте прежнего частокола появился ров и поднялся отсыпной вал, обшитый дюжим лесом. Вход в грузовую заводь сузили рукотворной косой, так что более двух кораблей в ряд туда не протиснутся. Словом, городище в Овсяном заливе превратилось в твердую кость, которую и Гарм не сразу разгрызет. Фризские разведчики вызнали все это, загодя съездив на торжище под видом купцов. Численность дружины, защищавшей город, им посчитать не удалось, но одних стрелковых башен в крепостном валу было полтора десятка.