Каменный Кулак и мешок смерти

Кууне Янис

– Так откуда же ты тогда?

– С восточной оконечности Варяжского… Восточного моря, – сказал Волькша и сам поразился, как же далеко от родных краев его увела затейница Мокша.

– Вот это да! – поразился Хагель. – Как же ты сюда попал?

С одной стороны, Волькша не гнушался излагать новым знакомцам историю своего обращения из дружинника ильменьского владыки в шёрёверна Бирки, но с другой – он не знал, когда еще будет время расспросить фризского конунга о Карламане, на которого так гневались его соплеменники.

– О, Карламан! – с присвистом протянул Кродерлинг. – Его сердце сделали из куска конского навоза и пропитали ядом морской змеи! После чего служители Йоксы своими лукавыми речами вложили

ему в голову безумие, а в руки меч и поганый крест!

Наездник еще долго излагал венеду, как ужасен был обидчик саксонцев, фризов, фламандцев и еще многих славных племен, живших в мире друг с другом и со своими богами на низменных, но благодатных землях между полноводной Эльбой и извилистой Шельдой. Даже в Кощеевой Нави невозможно было сыскать более ужасное и коварное существо. Рассказ так распалил душу Хагеля, что он даже забыл коверкать свой язык на даннский лад. А чистая фризская речь была Волькше понятна точно через толстый слой льда. Слова скорее угадывались, чем были различимы явно. И все-таки кое-что о злодеяниях Карламана Кровавого Годинович уяснил, а все остальное ему дорисовало воображение. И оно живописало ему холодные реки, куда силой сгоняли несчастных фризов. А по берегам стремнины стояли люди с крестами в руках и бубнили заговоры на чужом языке, не похожем ни на наречие франков, ни на тайные слова галльских друидов. После такого обряда многие «обращенные» заболевали грудной немочью и умирали, и то были самые счастливые. Другие же сходили с ума и начинали верить в то, что Бог Всех Богов приходил к людям в образе оборванца, был побит и казнен собственным народом, за что не только простил обидчиков, но и обещал вечную жизнь тем, кто будет есть его плоть и пить его кровь. В устах человека, ведшего свой род от самого Кродера, который у фризов стоял вровень с венедским Перуном или Одином варягов, рассказ о Мертвом Боге звучал особенно нелепо и чудовищно. Не менее чудовищно, чем рассказы о целых селениях, где жителей сжигали в домах заживо за отказ поклоняться диковинному Йоксе. Такое еще можно было представить, будь фризы кровными обидчиками Карламана или на худой конец убей они Бога Всех Богов собственными руками. Так ведь нет! Ни один из подданных Кродерлингов никогда и пальцем не тронул ни Йоксу, ни его слуг, ни даже сродников Карламана. За что же так разгневался на саксонцев, фризов и фламандцев франкский конунг? Этого Волькша так и не сумел уразуметь, поскольку дорога, пронырнув под сенью нескольких багряно-желтых рощ, вновь взобралась на прибрежный холм и показала путникам обширный городище в устье мутной реки.

Он оказался в точности таким, как его описывали фризские дозорные. Стена с пятнадцатью стрелковыми башнями напоминала огромную нижнюю челюсть морского чудища, положившего голову на берег залива. Смертоносные зубы были несколько кривоваты, росли вкось и на разных расстояниях друг от друга. Но все равно их было достаточно, чтобы перемолоть любую напасть, не говоря уже о горстке всадников и пятнадцати десятках пеших северян.

Среди домов городища Волькша приметил четыре хоромины. Три из них имели остроконечные крыши с навершиями, похожими на наконечник стрелы. Самое же их острие венчали кресты. Четвертый терем скорее всего принадлежал хаврскому голове торжища, воеводе, князю, ярлу или как он еще назывался у франков.

– Что это за палаты? – спросил Волькша у Кродерлинга.

– Это обиталище Мертвого Бога Йокса, – ответил тот.

– Капище? – уточнил венед.

Хагель мотнул головой.

– А зачем этому Йоксе столько домов в одном месте? – удивился Годинович.

Наследник фризских конунгов не ответил. И Кнутнев продолжил всматриваться в городище.

Вблизи вал вокруг Хавре оказался не так уж и высок. Лишь благодаря ничтожности разбросанных вокруг домишек, что были размером не больше курятника,

он выглядел неприступным. Волькша подумал, что всадник, встав на спину лошади, вполне мог бы дотянуться до верха бревенчатой стены, если бы не ров… Землекопы добросовестно соединили его с рекой, но сделали недостаточно глубоким для того, чтобы тот наполнился водой речного устья.

До Хавре оставалось около тысячи шагов, когда Хагель поднял копье, повелевая всадникам остановиться. С огромной радостью варяги сползли со неудобных насестов позади фризских конников.

– Да за целый день на гребцовом сундуке так жопу не натрешь! – громко по-свейски пробасил Ольгерд, потирая намятый зад.

– Тебе-то что, Бьёрн, – с усмешкой ответил ему Скаллагримсон – Ты ж на спине коня ехал. А попробовал бы ты посидеть на его крупе. Вообще без задницы остался бы.

– А вот и нет, – вставил Ульрих, – скорее без задницы остался бы конь.

Варяги загоготали.

Со стороны можно было подумать, что шёрёверны готовились к какой-то мужской потехе: к охоте, а то и вовсе к рыбалке. Никто из них не смотрел в сторону городища. Они неторопливо оправлялись, справляли малую нужду прямо на дорогу и вообще вели себя как сборище гуляк, направляющихся на ярмарку. И только сталь шлемов и доспехов, щиты за спинами и целый склад бранного железа за поясами выдавали их грозные намерения.

Наследник Кродерлингов выстроил своих всадников просторным строем, так что издалека отряд казался куда более мощным, чем был на самом деле. Он хотел расставить северян промеж конников, но те воспротивились и двинулись вперед нестройной толпой.

Однако чем ближе подходили шёрёверны к стенам Хавре, тем чаще вертели головами. Что это за набег такой? Ведь как обычно нападали люди шхер: спрыгнут с драккара, пронесутся по селению, порубят тех, кто с оружием их встречает, да и грабят, сколько на ладью поместится. А тут? Куда бежать? Кого рубить? Что грабить? Города брать – это дело для дружинников ярла. Простые мореходы такой премудрости не обучены.

– Стойте! – возвысил голос Скаллагримсон, когда до городского вала оставалось не более двух полетов стрелы. – Надо ждать черных дымов от Кнуба с Хрольфом.

Викинги остановились.

Сзади неторопливо подъехал Хагель.

– Надо бы изготовиться к поединку, – как бы между прочим сказал он на смехотворном подобии даннского языка. Волькша истолковал его слова на норманнский.

Скаллагримсон хмуро кивнул. Среди северян он был единственным, кто понимал, что это значит.

– Слушайте меня, шёрёверны Бирки, – громко сказал он. – Если мы хотим выманить на себя дружинников Овсяного торжища, нам надо показать им, что мы не стадо свиней, а умелые ратари и готовы встретиться с ними в честном бою.

Варяги, не желавшие быть стадом свиней, зароптали на бывшего копейщика уппландского ярла.

– Кто из вас лучше владеет луком – пусть отойдет налево, тот, кому сподручнее управляться копьем, – направо. Остальные стойте где стоите.

– А если я и с копьем не обгажусь, и с луком не оплошаю, да и билой узоры выводить мастак? – спросил кто-то.

– Тогда решай сам. Копейщики вместе со мной встанут первым рядом – ближе всего к франкам, буде те сподобятся из-за стен выйти. Дальше будет ряд лучников, а уж за ними мечники. Когда хаврские дружинники станут нападать…

– Да что, мы дети, что ли?! – оборвал его разъяснения хриплый голос из толпы шёрёвернов. – И так все понятно. Ты лучше скажи, что будем делать, если они из-за стен не выйдут и нападать не станут?

Скаллагримсон задумчиво поскреб щеку и поднял глаза на Кродерлинга. Фриз невозмутимо взирал поверх варяжских шлемов туда, где городская стража запирала северные ворота Овсяного торжища.

– Они выйдут, – сказал Хагель с холодной уверенностью.

– Ты знаешь заветное слово? – недоумевали шёрёверны.