Каменный пояс, 1977
Шрифт:
— Так и убить человека можно.
— А если бы пырнул тот ножом?
— Так их учить надо, молодчиков!
— Учить-то учить, учить — это верно, но зачем же драку заводить в общественном месте?
— Правильно товарищ поступил. Вложил этому как следует за девушку. Я рядом стоял и видел, как тот над ней изгалялся.
— Да таких надо по шее, по шее!
Флюра покраснела и спрятала глаза.
Трамвай остановился. На этой остановке Флюре выходить. Федор тронул ее за руку и ободряюще кивнул. Золотозубый пришел в себя, злобно смотрел на всех и шепотом матерился. Он толкнул плечом в плечо Баюшкина и задел рукой по лицу Флюры:
— А ну, пустите!
Баюшкин спокойно взял его за шиворот и с силой вышвырнул из вагона, потом вышел сам и осторожно поставил Флюру на бетонные плиты остановки. Вот тогда он и услышал второй раз ее несправедливые, как ему казалось, слова: «Какой ты, Федя, невоспитанный», — но не обиделся, не удивился, а обрадовался. Обрадовался тому, что она тепло назвала его Федей. Золотозубый стоял поодаль, орал, грозился и размахивал кулаками. Откуда-то появился милиционер, белобрысый, улыбающийся паренек, в ладно пригнанной форме.
— Граждане! Что за шум? Что случилось?
Кто-то из выходящих пассажиров подал голос:
— Да вот, проучили тут одного хулигана…
— А где он?
— Сбежал. Уже очухался.
— Ну, тогда лады.
…В печи ровно гудело пламя. В голове Баюшкина это отдавалось голосами пассажиров, визгливой руганью того хулигана, и сквозь этот шум, гул и грохот прорывались нежным писком, постукивали ласковыми молоточками в висках слова Флюры: «Какой ты, Федя, невоспитанный». Или ему хотелось, чтобы это так было.
Баюшкин усмехнулся, вытер брезентовой рукавицей пот со лба, как наждаком провел, и требовательно кивнул подручному:
— Чего медлите? Готовьте плавку к выпуску!
Ему так хотелось увериться, что он в общем-то правильно ведет себя каждый день, живет и понимает все, но иногда чувствует себя вроде камня в большой реке, вокруг которого шелестит вода и уносится мимо, только шлепает его по бокам, словно и он должен плыть вместе с водами.
Ему остро захотелось во что бы то ни стало увидеть Флюру сегодня же, спросить о том, как она себя чувствует, сдала ли экзамены и вообще не сходить ли им в кино, вот на «Тайны мадридского двора», например.
Поздним вечером он пришел в общежитие.
Через дежурную вызвал Флюру, и они пошли куда глаза глядят, лицом к луне.
Земля была сияющей от лунного света, дома и деревья словно выкрашены в серебряный цвет. Мягкий голубой воздух дрожал и слоился, он заполнил город, и огни в окнах расплывались, звуки машин, голоса прохожих гасли, становились глуше, и все в этот лунный вечер располагало к беседе, пению, мечтаниям.
Сейчас Баюшкин с Флюрой задумчиво сидели на скамье у фонтана, слушали шум льющейся воды. Федор накрыл плечи Флюры пиджаком. Он, раскурив сигарету, пускал дым колечками, они качались и смешивались с лунным светом — таяли в нем. Где-то в душе еще держалась неловкость за случай в трамвае, ее укор и разноречивые суждения пассажиров, и только думка о том, что Флюра забыла об этом, уравновешивала настроение.
Флюра молчала. Они набродились по длинному зеленому проспекту Металлургов из конца в конец, и сейчас ей, наверное, не до разговоров.
— Мне больше всего нравится солнечный свет, — подала она голос, и Баюшкин встрепенулся.
— Да. Лунный как неживой, и все время клонит в сон.
Флюра тихо в кулачок засмеялась.
— Это не луна виновата. Просто устал ты с ночи.
— Да, у нас в цехе и ночью солнца много — в каждом мартене.
— А еще я люблю свет костра в степи и чтоб огонь горел до утра, не гас.
— И все-таки лунная дорожка на реке очень красива. Как в одном стихотворении: «От Махачкалы до Баку — луны плавают на боку».
— Я эти стихи тоже читала…
Ничем не примечательный вроде разговор, а на душе стало теплее, и тревога пропала.
— Сколько переэкзаменовок у тебя осталось?
Флюра осторожно прищурила глаза.
— Осталось всего ничего. Мучает меня английский. Я и в школе тройки по нему получала.
— А мы с товарищем вместе занимались, штурмовали немецкий — и тоже сплошные тройки.
— Ну, это дело поправимое. А сейчас немецкий тебе, сталевару, пригодился бы?
— Да. Есть интересные статьи, но перевести трудно.
— Займись снова. Ты уже, Баюшкин, не школьник. Не мальчишка. Хочешь, я тебе помогу?!
— Да. Только ведь у тебя «осталось всего ничего»…
— Не бойся. Моя подруга поможет. Уговор: на подругу не заглядывайся. Она у нас красавица. Не то что я.
Флюра сняла с плеч пиджак и подала Федору. Когда они встали со скамейки и пошли по лунному свету рядом друг с другом, он почувствовал неловкость от того, что она ему чуть выше пояса, ну совсем как младшая сестренка.
Она командовала:
— Не курить по дороге. Меня провожать не надо. Только до поворота.
И в ее голосе было столько энергии и силы, что Баюшкин потом все время об этом вспоминал и сравнивал ее с жар-птицей. Вспоминал он и ее дымные от луны глаза, искру в них, крепкую, чуть задержавшуюся руку в своей, похожей на лопату, уверенные громкие стуки-перестуки каблучков, стремительную фигуру, которую заволок и скрыл лунный свет, себя, одинокого и неприкаянного, предполагаемую встречу с ее подругой-немкой, и о том, что сегодня Флюра не напомнила ему о его невоспитанности, и то, что лунный свет все-таки ничем не хуже солнечного.
…С Флюрой Баюшкин встречался часто, и каждый день приходил к убеждению, что лицо ее становится все строже и нахмуреннее — пухлые щечки опали, только черные глаза все так же были с искрой. Он догадывался, что причиной этому переэкзаменовки, и однажды решил, что пора ей чуть отдохнуть, сделать маленький перерыв, отвлечься, и купил два билета в театр.
Они стояли в обширном прохладном вестибюле общежития лицом к ярко-красочному панно, на котором по звездному небу плыли робкие спутники, огненные ракеты и важные космические корабли, в центре застыл огромный голубой земной шар с облаками над материками и океанами, а по бокам Земли веером портреты космонавтов с Генеральным конструктором во главе. Баюшкин тоже считал себя чуть-чуть причастным к их делу, поскольку варил сталь ответственных марок. Баюшкин радостно и не смущаясь развернул театральные билеты и галантно шаркнул длинной ногой по паркету — приглашаю!