Каменный пояс, 1989
Шрифт:
Вскоре арестовали Сашу, Федора Голубева, Николая Федорова.
…Андрей вернулся домой на рассвете. Отец к тому времени нагрел воды. Сняли с Саши насквозь пропитанную кровью одежду, увидели: все тело его в кровоподтеках и синяках. Отец зубами скрипел. Сашу вымыли, надели чистое белье, уложили на кровать. Он уснул, но спал не крепко, вздрагивал, бормотал во сне, стонал.
Время тянулось медленно. Ждали вечера, темноты, чтобы переправить Сашу в надежное место, об этом позаботятся товарищи. В полдень к дому подкатила карета с красным крестом, и два дюжих молодца разбойного вида в белых халатах, не обращая внимания на протест отца: «Зачем вы его
Он, видимо, знал их, не удивился налету, как можно спокойнее сказал:
— Не надо, папа! Прощайте!
Отец побежал за каретой, Андрей же бросился к реке, перешел вброд Миасс и на Ивановской улице столкнулся с каретой. Отца не было, должно быть, отогнали. Андрей бежал за каретой до Марьяновского кладбища. Она въехала в ворота, а Андрея остановил солдат, не пустил дальше.
Андрей не мог уйти. Бродил поодаль и поглядывал на ворота. Подошел кладбищенский сторож, сказал:
— Уходи, малец. Нечего тебе здесь делать. Ничего не выходишь. Отсюда не возвращаются!
Значит, тут застенок, догадался Андрей.
Палачи и не думали отпускать Сашу, они продолжали его пытать, дикой изуверской пыткой — пытать свободой! По их расчетам, если человек вырвется из их кромешного ада, ощутит ласку родных, тепло домашнего очага, поверит, что свободен, при возвращении в ад обязательно должен сломаться. Или — погибнуть.
Домой Андрей пришел поздно вечером: Сразу полез на полати, спрятался от вопросительного взгляда отца. Не мог видеть уткнувшуюся в подушку, беззвучно плачущую мать. Все понимали, Саша не вернется.
Наша публикация
Рассказ талантливого советского сатирика 20—30-х годов Александра Ивановича Завалишина (1891—1939) «Сорок пять нацменов» едва ли известен современному читателю. Точная дата создания этого заметного в творчестве писателя произведения не установлена. Но, очевидно, замысел созревает после 1922 года, когда молодого коммуниста Завалишина, героического командира сибирских партизан, первого ответственного секретаря «Советской правды» (ныне — «Челябинский рабочий») по решению ЦК переводят в Москву.
В «Автобиографии» (1927) Александр Иванович пишет, что предполагалось поручить ему работу «по мордовской линии». Родным языком писателя был мордовский, поскольку он — выходец из редкой этнической группы мордовского казачества. Предки Завалишина переселены из Пензенской губернии на Урал в XVIII века Екатериной, за активное участие в пугачевском восстании. Публицистический псевдоним сатирика, уроженца станицы Кулевчинской (Варненский район Челябинской области), — «А. Мордвин»; брат писателя, Федор Иванович Завалишин, — один из основоположников мордовской советской литературы.
В Москве А. И. Завалишин работает в редакции газеты «Беднота». Рассказ «Сорок пять нацменов» появился в журнале «Молодая гвардия» (1925, № 10). Заслуга писателя тем выше, что лишь к началу 30-х годов даже такие авторы, как Маяковский и Безыменский, оценили истинные размеры опасности бюрократизма. Видимо, не случайно чересчур «острый» рассказ Завалишина, репрессированного в 1938 году и реабилитированного посмертно, не переиздавался до сегодняшних дней.
Александр Завалишин
СОРОК
Под серой мутью низких облаков Московский Кремль выглядел сонливо и совсем не вызывающе, как это кажется иным из-за границы. Правда, царские гербы с остроконечных грязных башен гордо щерились на присмиревший красный флаг Союза ССР, но ни страха, ни почтенья не внушали тридцати мордвам — крестьянам, подошедшим к будке пропусков для входа в Кремль.
— Вот и до ербов дошли, — вздохнул ободранный, в больших лаптях мордвин Кузьма, поглядывая вверх. — Давно уж под Советской властью ходим, а Николкины орлы все хорохорются, — ядрена вошь…
— Пущай их… Есть не просют, а кому и радость, может, придают… — сказал второй…
— Дойтить-то мы дошли, а дальше как? — проговорил плечистый молодой мордвин, почесываясь, как скрипач, под мышкой.
— Дальше? — нехотя сказал Кузьма, закуривая. — Дальше вот покурим, дождь утихомирится, потом и обратимся…
Сеял теплый дождик, реденький, и камни мостовой отсвечивались рыбьей чешуей. У Исполкома Коминтерна, как навозные жуки, толпились черные блестящие автомобили, а дальше плавали трамваи, переполненные разноцветной публикой, качались извозцы на козлах, вроде попугаев, и чуть не бегом по тротуарам торопились пудреные барышни на тонких ножках…
Безработные мордва пришли к Кремлю за помощью с запиской жулика из «Марьиной рощи». Жулик посоветовал им, что в Кремле сидят от всех народов представители и помогают соплеменникам.
— Раз вы балакаете по-собачьи — кончено! — сказал им жулик. — Вы нацмен… Дуйте прямо в Кремль — скажите: «Мы мордовска нация», и вам откроются все двери…
Дал им адрес на клочке курительной бумаги с выдавленными химическим карандашом словами:
«Кремаль ВЦЫК ходатайство трицети нацменоф»…
Мордва и верили и не верили совету жулика, который был сожителем у них в слободке, но другого выхода не было, поэтому пришлось послушаться: пошли к Кремлю.
Пока шел дождь, мордвин Кузьма в бараньей шапке, сдвинутой к затылку, говорил товарищам:
— Я так смекаю… Подойдем и скажем… «Мы как безработные, мол, с Пензенской губернии, мордва, проели весь струмент и погибаем как червя… Как по закону, власть трудящихся и мы имеем корень здесь, сельхозналог вносили, все повинности и требы в аккуратности, поэстому»…
Он поднял палец, вроде регента, и двадцать девять человек мордвы вздохнули:
— Правильно!
— Примите, дескать, во вниманье — дети малые…
— И об скотине не забудь, Кузьма!
— Вообче хозяйственное положение! — вытаращил серые глаза Кузьма. И все затихли, снова выстроившись у стены от дождика. Но молодой мордвин, плечистый, как бурлак, и грязный, зачесался снова:
— Ну, а ежли жулик врет? Тогда всех в конт-революционный лагер?
И сунул палец в нос, прищурив левый глаз.
— Дурак, мать твою в курицу! — уверенно сказал ему Кузьма, щипнув короткую бородку. — Со всех сторон — народов представители, а он, холера, — «жулик врет», когда он здешний, больше нас с тобой смекает?!..
Кузьма вынул из кармана три копейки, выпрошенные дорогой христа ради, и подсунул молодому под нос:
— На, читай вот: «Пролятарии всех стран, соединяйтесь Сы-Сы-Сы-Ры». Чертова кобылка! Должон мордвин сидеть здесь али нет?
В будке пропусков разделались с мордвами быстро: позвонили в телефон кому-то, выкрикнули раза два: «мордва, нацмен» и выдали двоим: Кузьме с товарищем один пропуск во ВЦИК.