Камеристка
Шрифт:
Внешне граф был привлекательно безобразный. Череп его казался слишком большим, а лицо было усеяно глубокими оспинами. Тело его казалось странным образом изуродовано, хотя и невозможно было определить, откуда создается такое впечатление. И все-таки Мирабо обладал почти демонической аурой. Многие приписывали ему магические силы, и нельзя было отрицать, что он во много раз больше походил на дьявола, чем, например, граф Калиостро. В салонах упорно ходили слухи, что граф Оноре де Мирабо одержим безмерной жаждой любви. Насколько при этом желание испытывали дамы, судить не берусь.
Однако факт
— Услышав это, — сказала я мадам Франсине, — я подумала, что и короли не боятся брать любовниц из борделя.
На что моя госпожа громко расхохоталась, вспомнив Людовика XV и его мадам Дюбарри, так стремившуюся стать благородной дамой.
— Тому роду людей, которых он охотно собирает вокруг себя, противоречит его высокий уровень образования, — ответила она, успокоившись после приступа веселья. Она познакомилась с Мирабо, дальним родственником ее покойного теперь супруга Эдуарда, пятнадцать лет назад. — Он переводит с латинского и древнегреческого на французский классическую литературу. Кроме того, он может читать Ветхий Завет на еврейском и сам пишет очень много.
Утверждали, будто он дружен с де Садом; да, обоих благородных господ связывало много общего. Правда в том, что господин де Сад был безусловным приверженцем революции. И человеком с высоким интеллектом, хорошо образованным и с хорошим кругозором. Но в отличие от графа де Сад был привлекательным мужчиной.
Месье де Мирабо избрали вождем партии большинства в Национальном собрании. Решили, что во главе страны должен стоять король, чьи полномочия, однако будут сильно урезаны гражданской конституцией; над монархом — парламент, как законодательный комитет. Примером такой модели стала, очевидно, Великобритания.
Далее в Национальном собрании были представлены так называемые «черные». Они были контрреволюционерами, которые хотели возродить старую систему с ее феодальными порядками. И наконец здесь присутствовали еще и монархисты; тем опять-таки было важно разумное распределение власти между королем и несколькими министрами, избранными напрямую народом. Эта последняя партия, однако, быстро утрачивала свое влияние, так как делегаты-монархисты обладали лишь теоретическими знаниями, но не имели практического опыта в политике.
— Они хотя и доброжелательные, но наивные любители, — смеялся Дантон над монархистами.
Несмотря на свою партийную принадлежность, граф де Мирабо по многим вопросам имел свое собственное мнение, которое часто не совпадало с мнением его товарищей по партии.
— Я не позволю никакими принуждениями ограничить мое мышление, — коротко говорил он. Если речь шла о растранжиривании государственных денег на придворных паразитов, он преисполнялся ненависти, но короля он любил.
— Самым лучшим для Франции был бы союз между монархом и его народом, — объяснял он каждому, кто хотел его слушать. При этом становилось ясно, что себя он считает представителем народа.
Втайне граф, обладающий многими талантами, давал понять королю и Марии-Антуанетте, что он не столько против, сколько за них. Он советовал королю бежать в Нормандию и даже разработал план бегства, причем сам рисковал быть забросанным камнями как предатель.
Но именно Мария-Антуанетта, которую в памфлетах упрекали в порочном образе жизни, упрямо противилась тому, чтобы вступить в переговоры с графом, которого считала в высшей степени аморальным человеком. Она презирала Мирабо до глубины души.
— Он предал свое благородное происхождение и связывается с самой подлой чернью.
Даже секретарь Марии-Антуанетты, преданный ей человек по имени Ожеро, настоятельно советовал ей бежать из столицы. Он сделал такое предложение: переодевшись кучером, он тайно вывезет ее из Парижа в почтовой карете. Он предложил ей нарядиться гувернанткой, а дофина девочкой. Умный план и определенно не слишком сложный для исполнения. Первая остановка могла бы состояться в Тьерри, поместье епископа Реймского; на следующий день они доехали бы до Бузанки, где у месье Ожеро имелся домик. Оттуда оставалось уже недалеко до границы. Сначала Антуанетта была в восторге от этого предложения, и мадам Франсина, которой она доверилась, полностью поддержала этот план.
Я считала его подходящим уже хотя бы потому, что в него не нужно было посвящать слишком много людей и опасность предательства — вольного или невольного, — таким образом уменьшалась. Но вскоре выяснилось, что спорили слишком долго. Однажды посторонний пронюхал о деле и выдал секретаря. Месье Ожеро схватили, бросили в тюрьму и приговорили к смерти. Однако ему повезло — смертный приговор не был приведен в исполнение; после двух лет заточения Национальное собрание помиловало его.
Ко всем несчастьям в Рождество 1789 года королева споткнулась и вывихнула левую лодыжку. Почти две недели она провела в постели.
Мадам Франсина заботилась о том, чтобы дофин каждый день навещал свою мать в ее будуаре, и этому Мария-Антуанетта очень радовалась. Счастливая, как раньше, она называла малыша «любимый», прижимала к сердцу и целовала его. Малыш прекрасно развивался и был очаровательным ребенком. Во многом здесь была заслуга мадам дю Плесси.
Зима продолжалась. Так как Людовику запретили охотиться, то он довольствовался прогулками в парке. Его сопровождали шесть гренадеров Национальной гвардии, несколько придворных и один паж.
Когда лодыжка зажила, королева стала предпринимать прогулки в дворцовом парке, причем ее сопровождала всего одна приближенная дама, но зато несколько солдат.
— Эти мужчины имеют привычку маршировать совсем рядом со мной, так чтобы от них не ускользнуло ни единого словца, которыми я обменялась с моими придворными, — жаловалась королева. — Их защита скорее тяготит меня.
В начале 1790 года я снова впервые увидела Марию-Антуанетту после нескольких недель и пришла в ужас от ее вида. Она исхудала и выглядела болезненной. За такое короткое время она сильно постарела. Ее нервы едва справлялись с постоянными угрозами ее семье от парижской черни.