Камеристка
Шрифт:
«Свобода, за которую французы так отчаянно боролись, сама по себе благо и должна действовать вечно, — читал нам заметку из газеты маркиз де Сен-Мэзон. — Привилегии аристократов навсегда отменены. Монархия пока сохраняется. Но роль короля здесь незначительна. Чтобы ему было легче пережить этот удар, он получает право на так называемое вето, которое позволяет каждый закон, изданный Национальным собранием, который ему неприятен, отложить на пять лет».
— Никто, похоже, не подумал, что как раз эта оговорка приведет к провалу, — опасался папаша Сигонье, который встретил эту конституцию с большим скептицизмом.
— Национальное собрание теперь, когда оно
— Каждый может думать о Национальном собрании, что хочет, — считал дядя Жюльена, — но теперь они хотят доверить судьбу нации неопытным новичкам.
Мария-Антуанетта была решительной противницей этой «стряпни»; она попыталась заставить короля не подписывать ее.
— Сир, если поставите свою подпись под этим памфлетом, — усердствовала она, вы выступите против французского народа.
Людовик хотя и соглашался с ней, но не мог устоять против давления общественности. Так он снова сделал то, чего от него ждали: во время торжественной церемонии он дал клятву верности новой конституции.
Потом он, расстроенный, пошел в покои своей супруги. Мадам Кампан рассказывала остальным придворным дамам, что там произошло:
— Его величество был бледен как смерть. Когда королева его увидела, то вскрикнула, подумав, что ее супруг, должно быть, серьезно заболел.
— Теперь все окончательно потеряно! — в отчаянии выкрикнул Людовик. — И я бесконечно сожалею, мадам, что вам приходится быть свидетельницей этого унижения.
— Король бросился к ногам Марии-Антуанетты, — продолжала придворная дама. — Потрясенная, королева умоляла его подняться. Даже когда его величество уже сидел в кресле, он дрожал всем телом. Мария-Антуанетта опустилась рядом с креслом, обняла супруга и крепко прижала к себе. Но у него еще долго не высыхали слезы.
Глава девяностая
Повсюду народ с воодушевлением праздновал новую конституцию. В каждом городке устраивали ярмарки. В Париже на Марсовом поле, где еще недавно проливалась кровь, вслух читали новую конституцию, и из тысяч глоток слышалось громоподобное «Да здравствует нация».
Администрация была настолько хитра, что велела бесплатно раздавать в толпе хлеб, мясо и вино. Бедняки на некоторое время забывали о нужде.
— Как и в древние времена, сегодня действует девиз panem et circenses, — немного пренебрежительно засмеялся папаша Сигонье.
Предлагались театральные постановки, цыгане заставляли медведей танцевать, показывали гигантских змей и теленка с двумя головами; дрессированная обезьяна в красном фраке вращала ручку расписанной шарманки, и на каждом углу можно было посмотреть на глотателей огня и шпаг.
Но особенностью был шатер, в котором можно было подивиться на пару братьев-близнецов лет двадцати пяти, сросшихся спинами. Как утверждал глашатай, оба брата-близнеца женаты, и похотливой фантазии публики предлагалось представить себе, как эти браки осуществляются.
Перед одним шатром выстроилась очередь. Все толкались, чтобы только попасть туда. Парень, который объявлял о «непостижимой» сенсации, после каждой фразы подчеркивал: то, что внутри шатра, предназначено только для взрослых.
И нам с Жюльеном стало любопытно, и мы вошли в скромную палатку, где царила таинственная полутьма. Вдруг послышались удары в деревянный барабан и на сцене появились три обнаженных негра, которые дико вращали глазами и обнажали зубы, как людоеды. Дикари выписывали круги нижней частью туловища, чтобы привлечь внимание к «сенсации», находившейся у них между ног.
У этих мужчин были пенисы, которые доставали почти до коленей. От такого зрелища одна пожилая женщина упала в обморок, но мужчины одобрительно свистели или вслух высказывали предположение, что все это надувательство. Вдруг на сцене появился директор паноптикума [61] во фраке и цилиндре и потребовал, чтобы сомневающиеся поднялись на сцену и они сами убедились в подлинности этих частей тела. Он сам схватил одного негра за его славную штуку.
— Таким можно и слониху осчастливить! — выкрикнул Жюльен, и все расхохотались.
61
Паноптикум, здесь: разнообразные необычайные, уникальные предметы, диковинные, причудливые живые существа. В переносном смысле (иронически) — беспорядочный набор всякой всячины.
— Пусть порадуются, — усмехнулся папаша Сигонье, — вернутся будни с голодом и безработицей, и им будет не до смеха.
27 августа, два месяца спустя после столь жалко провалившейся попытки бегства Людовика, император Леопольд II и прусский король Людвиг сделали совместное заявление:
— Мы считаем, что случившееся с французским королем не может оставить равнодушными всех суверенов Европы.
Так как оба монарха встретились в городе Пильниц, [62] то это назвали «Пильницкой конвенцией». Оба торжественно поклялись «всеми имеющимися средствами способствовать восстановлению Людовика XVI в его правах».
62
Пильницкая конвенция — первая попытка воздействия монархической Европы на Французскую революцию. 21 июня 1791 года Людовик XVI был арестован в Варенне после неудачной попытки бежать. Арест короля был тяжелым ударом для эмигрантов; они могли рассчитывать теперь только на Европу. Начались переговоры между державами в пользу Людовика XVI. Переговоры начались в Пильнице, летней резиденции саксонских государей. В итоге конвенция не только не устрашила, а лишь раздражила революционеров. Они видели в ней доказательство измены со стороны двора, его сношений с эмигрантами и иностранными державами. Тем самым эмигранты лишь ухудшили положение короля и свое собственное.
— Наконец-то, боже мой, наконец, — вздохнула Мария-Антуанетта, узнав об этом.
Но как вскоре выяснилось, другие государи в Европе вообще не торопились присоединяться к Пильницкой декларации. Исключение составил король Густав III Шведский, который тотчас встал на сторону французской монархии.
Король Испании спрятался за отговоркой, будто у него нет средств и он располагает слишком малым количеством солдат, чтобы иметь возможность сражаться против революции в соседней стране. Премьер-министр Великобритании, мистер Уильям Питт, считал ситуацию не такой уж драматической — у британцев ведь уже был опыт отстранения короля от власти и обезглавливания его. Тем не менее мистер Питт снизошел до того, что торжественно пообещал быть бдительным. Что бы это ни значило.