Камни его родины

Гилберт Эдвин

– Ты отлично меня понимаешь, Винсент. – Она спокойно села перед большим камином.

От неожиданности он сперва даже разозлился.

– Боже мой, не собираешься же ты снова выкапывать все это старье?

– Собираюсь. – Она закурила. – Именно этим я и собираюсь заняться. Давно уже собиралась. Но я была еще не в форме, да и мама жила здесь...

Он не дал ей договорить.

– Но я считал, что мы покончили с этим. Я прямо охрип, объясняя тебе...

– Винсент...

– Разве это не так? – спросил он сердитым, оскорбленным

тоном. – Ты ведь отлично знаешь, что я с ней больше не встречаюсь. Хожу кружным путем, только бы не столкнуться с ней! Чего ты еще хочешь от меня? Господи Трой, с каких это пор ты стала такой строгой моралисткой?

– Тут дело не в морали, – прервала она.

– Тогда в чем же?

– Я так чувствую, вот и все.

– Просто ты в дурном настроении. Ты сама говорила, что женщины после родов вечно плачут.

– Я больше не могу тебе доверять и не могу жить с этим ужасным ощущением недоверия, – сказала она обычным своим спокойным, но в то же время проникновенным тоном.

– Так что же, ты до конца моих дней будешь тыкать мне этим в глаза? – совсем разъярился Винс.

– Дело ведь не в самом факте, а в том, как это случилось, – задумчиво сказала Трой. – Я ненавижу, когда люди лгут, хитрят, изворачиваются. Во всяком случае, когда это делаешь ты, Винсент.

– Господи, Трой... Послушай, ведь я...

– Винсент, а разве кричать обязательно? Ты иначе не можешь? Дебора спит.

– Господи! – повторил он. – Сколько же раз я должен просить прощения? Один бог знает, как мне тошно вспоминать об этом. – Он в растерянности посмотрел на ее печальное лицо. – И теперь, когда у нас Дебора... От этого мне еще хуже... гораздо хуже. Я только об этом и думаю... И сегодня, когда я получил этот чек, я тоже думал только о ней, о Дебби! Наверно, я был дурак, когда полагал, что смогу искупить свой грех этой облигацией для Деборы.

– Какой облигацией?

– Такой! – сказал он с вызовом, с какой-то злобной радостью.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Испытывая тайное удовлетворение и снова начиная на что-то надеяться, он вытащил из кармана пиджака тысяче долларовую государственную облигацию и, подойдя к кушетке, бросил на колени Трой. Он ждал, глядя, как она разворачивает облигацию и читает имя Деборы. Ждал, не говоря ни слова, и тогда, когда она начала медленно складывать ее.

– Очень мило с твоей стороны, Винсент.

Он не совсем понимал, что означают эти слова, чего в них больше – пустой вежливости или готовности к примирению?

– Мило! Ерунда какая! – горестно сказал он. – Я просто стараюсь хоть немного оправдаться в собственных глазах.

– Не так громко, Винсент.

Да, подумал он, слишком громко. Почему это, когда кипятишься или волнуешься, сразу перестаешь владеть коим голосом? Вот Эбби или Трой, как ни обидь их, как ни разозли, никогда не станут кричать.

– Что за чудеса, Винсент? – спросила она, постукивая пальцем по билету. – Ты нашел клад, или с неба свалилась целая куча гонораров?

Но к этому вопросу он подготовился. Тихо, ласково, со скромной улыбочкой он сказал:

– А я уже девять месяцев откладываю каждый свободный пенни.

Она невольно улыбнулась:

– Что ты, Винсент, зачем было взваливать себе на плечи такой крест? – Она повторила уже более мягко: – Это очень мило с твоей стороны, Винсент. Очень.

Чтобы не утратить своего минутного преимущества, он быстро сел рядом, привлек ее к себе и поцеловал долгим, крепким поцелуем.

На мгновение она потянулась к нему. Он почувствовал это, хотя она тут же высвободилась из его объятий и сказала:

– Пожалуйста, не старайся подействовать на мои низменные инстинкты, Винсент.

Но он расслышал в ее сдержанном тоне былые веселые нотки и почувствовал себя увереннее.

– Я готов на что угодно, – сказал он со всей искренностью, на какую только был способен. Не спуская с нее глаз, он взял ее руки в свои. – Позволь мне доказать, что я исправился! Хотя бы ради Деборы!

Промах! Слишком сентиментально. Может показаться, что он заговаривает ей зубы. Но сейчас все средства хороши. Он вглядывался в ее лицо, пытался прочесть мысли. Потом, стараясь укрепить свои довольно шаткие позиции, переложил облигацию с ее колен на кофейный столик. И снова стал ждать.

– Ох, Винсент... Иногда мне так хочется поверить тебе, – прошептала она еле слышно.

– Мне ведь только это и нужно, – с глубокой убежденностью сказал он и, пользуясь этим перемирием или подобием перемирия, воскликнул: – Дорогая, ты восхитительно выглядишь в этом жакете! Я с самого начала собирался тебе это сказать. – Он порывисто встал, закурил, подошел к окну с мелкими переплетами, посмотрел на улицу, потом снова вернулся и взял со столика облига цию. – Завтра я положу ее в банк.

Она налила себе коктейль. Более того – налила и ему

– У нас сегодня к обеду гость, – сказала она.

– Да? – Он был доволен: семейная буря тем временем уляжется.

– Должен прийти Рафф.

– Ах так! – Потом с неожиданной брюзгливостью: – Вот почему ты надела этот жакет. – Он посмотрел на белый, затканный узором шелк, на узкие черные брюки и черные туфельки, на агатовые серьги.

Трой пропустила это замечание мимо ушей, хотя ему показалось, что оно попало в цель.

– Должен же он хоть изредка навещать свою крестницу, – сказала она.

– Конечно! – буркнул Винс, стараясь улыбкой скрыть раздражение: он все еще не мог примириться с тем, что, по настоянию Трой, Рафф Блум стал крестным отцом Деборы. Всегда он тут как тут. Доставил Трой в больницу, держал ее за руку... Винс был так раздосадован, что, вопреки всякой логике, заявил: – Если Рафф так жаждет повидать малышку, почему он никогда носу к нам не кажет? Он уже дважды не являлся на обед – непременно откажется в последнюю минуту. Даже не сказал мне, что ты пригласила его сегодня.