Канал имени Москвы
Шрифт:
Раз-Два-Сникерс дёрнула головой, как от оплеухи. В висках сразу же заболело. Она отступила в глубь звонницы. Затем передумала. Вернулась.
— Нет, — сказала она. — Потому что я гид. Я пришла сюда, чтобы понять это. Здесь я поняла, что я гид! Так что выкинь свои дрянные телепатические фокусы. Лучше вспомни, что была Лия. И Хардов. И все остальные. Вспомни, чего ты хотел! Но вряд ли мечтал об этом — стать пустой и злобной куклой. Это твоё всемогущество, Шатун?! Не смеши меня. — Она подняла ракетницу. — И я сделаю это. Потому что лучше так, чем то, что
Какое-то время в глазах Шатуна плескалась лишь настороженность. А затем она услышала вой. И поняла, что происходит. Сверху ей открывался прекрасный обзор. Весь прежде застывший в неподвижности город словно ожил. Только он напоминал поражённый болезнью, разворошенный муравейник. Рассеянные по всей территории, бежавшие в панике оборотни повыползали из своих укрытий. И все они начали движение. Всё ещё держась в тени, перебегая от одного островка жиденького тумана к другому, они двигались в сторону склона, по которому спускались три человеческие фигурки. Раз-Два-Сникерс увидела, что несколько оборотней пытаются перекрыть Хардову дорогу к тракту, и неожиданно услышала свой собственный голос:
— Хардов, что ты делаешь? Зачем вы остановились?
Вой нарастал и нёсся уже со всех сторон. Оборотни очухались. Королева вновь обрела силу. Раз-Два-Сникерс смотрела на пугающе ожившую Икшу и, повторяя слова Хардова, жёстко выдавила из себя:
— Проклятый муравейник.
И почувствовала, как её наполняет тупое отчаяние. Потому что большая группа тварей, целая стая, прежде укрытая туманом, наконец решилась показать себя. Выступила на край площади и с завывающим улюлюканьем, не разбирая дороги, бросилась прямо по склону вслед за беглецами.
Контур вышел на охоту.
Шатун покачнулся. Она тут же увидела, каким злорадством засветились его глаза. Она заставила себя забыть о Шатуне. Лишь крепче обхватила рукоятку ракетницы. «Хардов, бегите, они уже близко…»
Эта стая, наверное, являлась чем-то вроде их гвардии, и, несомненно, Королева находилась там, среди таких же крупных «блондинок». Расстояние между ними и беглецами стремительно сокращалось.
— Ну почему ты стоишь? — снова прошептала она.
И вдруг всё поняла. Их было очень много, этих тварей, сжимающих кольцо. И Раз-Два-Сникерс всё поняла ещё прежде, чем Хардов каким-то непривычным для себя жестом, словно отталкивая от себя Еву, указал ей на Дмитровский тракт. А сам резко развернулся и побежал в сторону. Совсем недавно она сказала ему, что не нужна оборотням столь срочно, как он. Никто не нужен. Хардов бежал в сторону тумана, уводя за собой оборотней. Он уводил беду от Фёдора и Евы, чтобы стая в мстительной ярости не растерзала их.
Непомерная усталость вдруг тяжестью навалилась на плечи. С трудом, но всё же удалось отогнать мысль: «Ну что, Хардов, теперь пришёл твой черёд?» Но она почувствовала, как ей стало холодно.
— Что ж ты стоишь, дурёха? — протянула Раз-Два-Сникерс. — Давай, Ева, тащи его… Тащи! Хардов сейчас из-за вас…
Манёвр удался. Стая отклонилась с линии падения склона, сворачивая
И Шатун увидел это. Если дымное лицо и могло передавать какую-то мимику, то ею стала озадаченность. Потом его взгляд обратился куда-то внутрь, и Раз-Два-Сникерс опять посетило это неприятное щекочущее ощущение, будто бы он к чему-то прислушивается. Шатун качнулся, теперь уже значительно сильнее, в сторону беглецов, и весь туман на площади двинулся, готовый к перемещению.
— Оставь их в покое! — вдруг громко, зычно и одновременно каким-то низким, будто пустотным голосом произнесла Раз-Два-Сникерс. — Дай им уйти, и будешь спасён.
Шатун дёрнул головой, пытаясь повернуться, преодолевая нечто мешающее, принуждающее его этого не делать. Всё же смог подплыть обратно к звоннице, словно безумная пародия на влюблённого под балконом своей избранницы.
«Вот во что ты превратил нашу жизнь», — мелькнуло в голове у Раз-Два-Сникерс. Но эта мысль тут же растворилась. Этого всего больше не существовало. Она не знала, были ли в глазах Шатуна сожаление, мольба или даже боль, но за мгновение до того, как его взгляд снова сделался пустым, в нём мелькнула самая настоящая паника.
Туман потемнел, заволновался и вот теперь уже сдвинулся окончательно. Пополз вслед за беглецами. Раз-Два-Сникерс опустошённо смотрела, как трухлявый гриб осаживается, пожираемый основной массой, и как всё это снова выстраивается в клин.
И тогда прозвучал первый выстрел. Она не видела вспышки, крыло тумана накрывало город. Но вой на мгновение стих.
«Семь… Ты сказал, что у тебя семь», — подумала Раз-Два-Сникерс. Только тут она поняла, что надо было отдать Хардову все серебряные пули. А ещё поняла, что вряд ли бы это ему помогло.
«Семь. Это была первая».
Туман быстро полз к берегу канала, настигая Фёдора и Еву. Раз-Два-Сникерс осталась считать выстрелы. Она крепко сжимала в руках ракетницу и ждала. Ждала. Лишь повторяла:
— Давай, Ева, беги. Беги!
— Пожалуйста, Фёдор, миленький, — прошептала Ева. — Мы справимся. Пожалуйста…
По её щекам безостановочно текли слёзы, она этого не знала. Чувствовала, какими слабыми и холодными становятся его руки, и шептала:
— Потерпи… Справимся. Миленький…
Ева шагала вперёд, шаг за шагом. Из обугленных развалин появился некрупный оборотень. Принюхиваясь, следил за ними своими маленькими глазками.
— Прочь! — заорала на него Ева. Но они его и не интересовали. Отвернувшись, он засеменил за основной стаей. Вдалеке ухнул первый выстрел. Оборотень вжал голову в плечи и чуть свернул. Сейчас он напоминал побитого пса.
— Прочь… — Ева зарыдала в голос. Ухватив Фёдора за плечи, быстро обернулась. По всему склону тёмной густеющей массой полз туман. Он уже миновал то место, где они расстались с Хардовым. Ева двинулась вперёд.