Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

В гимназии Квачи пользовался влиянием среди ровесников. Стоило ему войти в класс или появиться на бульваре, как тут же его обступали тесной гурьбой, слетались, как мухи на мед. Квачи для каждого находил соответствую­щие слово и выражение лица — кому мысль, кому улыбка, кому совет или поручение. У него оказался прирожденный дар — разбирать гимназические неурядицы, мелкие обиды и серьезные ссоры.

Многие не шутя поговаривали:

— Немножко трудолюбия, и он бы стал большим человеком.

— Попомни мое слово, его и без трудолюбия

ждет большое будущее! — отвечали на это другие.

Сказ о первом рубле, заработанном в поте лица

Духан и лавка Буду Шолия помещались в доме на Балахванской улице, квартира была там же, через двор.

Квачи нередко захаживал к дяде, помогал в мелкой работе или стоял за стойкой, заглядывал в отдельные кабинеты; прислушивался, присматривался — точил, так сказать, зубки. Потому-то заведение Шолия сделалось для него поистине школой жизни. Десятилетним пострелом он увидел и усвоил здесь то, чего не знал и не ведал иной двадцатилетний юноша.

У Буду Шолия была молодая жена по имени Цвири, баловавшая Квачи, как родного сына, и огрызавшаяся на мужа:

— Отвяжись, Господи! И чего тебе надо! Сам и одного сыночка мне не спроворил, дай хоть чужого приласкать!

С этими словами она прижималась к юному родственнику так, как ее муж прижимался к замызганной стойке.

Цвири настолько привыкла к подросшему в ее доме Квачи, что у нее притупилось чувство стыдливости и женской осторожности, а привезенный из Самтредии мальчик с годами сделался таким своим, что она сама раздевала его и мыла до четырнадцати лет.

Квачи отвели в доме маленькую комнатку; от большой общей комнаты ее отделяла тонкая дощатая перегородка, поэтому в обеих комнатах были слышны все скрипы, шорохи и вздохи.

Буду Шолия нечасто отлучался от стойки в своем духане.

Как-то вечером Квачи вернулся с бульвара, немножко почитал и лег спать.

Цвири прибирала в его комнатке: что-то переложила, перевесила, затем погасила лампу, села на его тахту и затеяла шутливую возню. Кончилась возня тем, чем и должна была кончиться: Цвири научила его тому, что он знал и прежде, но впервые испытал со зрелой женщиной.

Буду Шолия был немолод и слаб здоровьем, и Цвири нашла в ту ночь второго петушка — неутомимого и бойкого, всегда готового к бою. А Квачи распробовал первую настоящую курочку.

Наутро Цвири удесятерила заботу о юном постояльце, по-родственному нежно обласкала его, положила в ладонь серебряный рубль и прошептала:

— Родненький, сладенький, купи себе что-нибудь. Только не проговорись нигде, не то оба погибнем.

Предупреждение было излишним: Квачи и без него не сказал бы ни слова об источнике своего обогащения; что же до остального, то не поручился бы за молчание.

Так заработал Квачи свой первый рубль.

Труд оказался сладостным и приятным. Проторив тропку, Квачи стал стараться на этом поприще.

Вскоре Цзири убедилась, что содержать собственного петушка довольно накладно. Но не это огорчало ее; лишало сна и покоя то, что петушок оказался не только неутомим, но и неверен: поклевав с ее подола, перелетал в другие дворы. Цвири со слезами на глазах упрекала ненаглядного Квачико, но оказа­лась бессильна: похоже, что юного постояльца привечали повсюду.

Соперничество обходилось дорого, а потому Цвири отказалась от намере­ния безраздельно завладеть Квачи и заняла место в любовной очереди, благора­зумно решив: с паршивой овцы — хоть шерсти клок... Объедки пиршества оказались не так уж оскорбительны, как показалось по первости. Красивым мужчиной или прекрасной женщиной завладевают сильные, впрочем, точно так же, как и всем, что представляет ценность. И пусть никто не похваляется, что сделал его или ее своей безраздельной собственностью.

Прошло еще года три.

Содержание петушка обходилось все дороже. Квачи рос, и росла его цена. Дорожало и соперничество с молодками.

Однажды любовники повздорили из-за пустяка: Квачи вспылил и отказался от денег, заработанных трудом и потом.

Цвири притворно засмеялась.

— Да ты дурачок, Квачико, если думаешь, что я плачу тебе или дарю эти деньги. Кончишь учебу, заработаешь и вернешь сполна.

— Верну с процентами, — подумав, ответил Квачи.

— А как же! Кто же одалживает деньги без барыша!..

Человеческая душа — потемки. Точнее — темень непроглядная. Кто знает, вспомнил ли Квачи хоть раз в своей бурной жизни, что в Кутаиси на Балахванской улице он некогда задолжал жене своего родственника — Цвири Шолия? Однако твердо можно сказать, что Цвири никогда не считала денег, потрачен­ных на Квачи, и не числила за ним долга.

Квачи не скрывал от друзей-приятелей, что пользуется спросом на женской ярмарке, но разговоров о цене избегал и лишь иногда замечал вскользь:

— На баб тратятся только придурки и уроды.

Или еще:

— За молодыми 6eraют дурачки да поэты. Кругом полно зрелых опытных женщин. С ними и хлопот меньше, и опасностей. Времени на ухаживания не тратишь, денег тоже, скорее наоборот...

А однажды, допмв третью бутылку "Кипианури", он стал невнятно и смутно, как-то вкось, наставлять своих дружков:

— Не понимаю, как может женщина свести меня с ума, увлечь так, чтобы ради какой-то пятнадцатилетней дурехи я пожертвовал молодостью и будущим! В наше время даже десятилетний малец знает, что женщина создана для минут­ного удовольствия. Возьми от нее, что тебе надо, если хочешь, скажи спасибо и ступай своей дорогой. Раз уж равенство, то пусть во всем! Оба получили удовольствие и разошлись, как в море корабли! Вот и все! Скажу больше: жизнь — борьба. Что урвал — то твое, что не урвал — то потеряно. Есть женщины, у которых, кроме прелестей, еще кое-что найдется. Умный мужик выжмет такую до капли...