Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

Еще долго опытный адвокат стращал перепуганную старушку, лишив­шуюся от страха дара речи, и наконец сказал:

— Вот вам мой совет, который я даю по глубокому профессиональному убеждению и из искренней человеческой симпатии. Я знаю этого Чичия. Может быть, мне удастся уговорить его оставить вам хотя бы одну комнату — с обстановкой и занавесками. У вас небольшая пенсия, вы сможете немножко подрабатывать шитьем или другой какой работой, а, по совести, нужно ли больше пожилой одинокой женщине?.. Как родной матери советую —

согла­шайтесь, иначе останетесь ни с чем, и тогда уж меня не вините... Стало быть, подумаете? Прекрасно!.. Подумайте и приходите с решением. Всего вам доб­рого... Нет, нет, сюда, пожалуйста... — и он проводил нетвердо шаркающую Волкову до дверей.

На улице подвернулся все тот же Лади Чикинджиладзе, кое-как отвел старушку домой и два дня не отходил от нее.

После долгих молитв, слез и сетований Волкова опять заявилась к Твичия и сказала:

— Я согласна. Только, Бога ради, сделайте так, чтобы у меня остался хоть уголок в моем доме.

Это Твичия уладил быстро и без труда.

Через неделю Силибистро Квачантирадзе продал свою "гостиницу" в Сам­тредии на Хонской дороге, собрал пожитки и переехал в большой, добротный дом в Кутаиси. Впоследствии он говорил, что "купил его на свои кровные у одинокой вдовы, которую пригрел из жалости, уступив ей чулан под ле­стницей".

Супруга Хуху Чичия, бабушка Квачи Квачантирадзе — почтеннейшая Нотио в первую же ночь в кутаисском доме ударилась в воспоминания:

— Припомните-ка, что я сказала в тот день, когда наш дорогой Квачико появился на свет! Солнце под короной — к славному будущему, поверженный тополь и рухнувший жондиевский духан — поверженные враги Квачи, пусть лопнут их сердца от зависти! А рубль, что нашел Силибистро, к богатству. Так я сказала девятнадцать лет тому назад, а теперь судите, исполнились мои слова или нет...

Сказ о выборе невесты

Квачи появился на станции Самтредия на рассвете, в четыре часа утра. За ним гуськом следовали Силибистро, Пупи, Нотио и Хуху, уже собравшиеся для переезда в Кутаиси. Сели в буфете и стали пить чай с кексом.

Тбилисский поезд ворвался на станцию под гудки, шипение и лязг. Все засуетились, подняли в вагон Квачины вещи. Обласкали его на прощание, расцеловали, всплакнули, надавали советов. Последним обнял сына Силибистро Квачантирадзе и сказал ему так:

— Что ж, сынок, расстаемся. Теперь у тебя и знаний побольше моего, и умения. Но пару слов я все-таки скажу на дорогу. Ты отправляешься в большой мир. В нем за два дня можешь достигнуть недостижимого, а можешь и сгинуть ни за грош. Потому веди себя очень острожно! В России, как и всюду, народ пестрый, но и там жуликов и пройдох больше, чем порядочных людей... Не забывай родителей и пиши обо всем в письмах...

Все еще раз прослезились и перецеловались. Поезд тронулся. Квачи закрыл глаза.

Проснулся

он на подступах к Кобулети. Рассвело. Справа у рельсов раски­нулось Черное море — бескрайнее, синее, сверкающее, как зеркало. Поезд то мчался над самым морем, то слегка отклонялся влево. Море глухо рокотало, вздыхало, как сказочное чудище, шипело и хрустело галькой. То по одну, то по обе стороны от вагона тянулась зеленая аллея из высоких папоротников, проно­сились увитые повителью скалы, поросшие лесами горы, опрятные дачи, ухо­женные сады и кущи.

Немолодой студент говорил своим спутникам:

— Вот это гигантское белесое дерево — эвкалипт. Его не любят комары, поскольку не выносят своеобразного терпкого запаха... А вот эти деревья, цветущие розовым,— дэка, или по-европейски рододендрон. Вон те густые и стройные заросли — китайско-японский бамбук, очень полезное растение... Проезжаем Цихисдзири! Для овладения этой крепостью русско-грузинские вой­ска положили в 1871 году уйму народа, но турки так и не сдали ее... А вот и Чаква. Здесь знаменитый Ботанический сад, второй в мире по своему зна­чению...

Квачи с удивлением прислушивался к разъяснениям студента; оказывается, в его родной стране, кроме Самтредии и Кутаиси, было множество неведомых ему удивительных мест и достопримечательностей. Совсем рядом, под боком...

Пассажиры толпились у окон и громко восторгались.

Квачи тоже нравились пейзажи и дачи в зеленых кущах, но он не понимал чрезмерного, почти детского восторга от красот природы и в особенности моря — бескрайнего и грозного. Издали море было красивым, но Квачи сразу же раскусил его, понял, какое оно опасное и переменчивое, с первого же взгляда проникся недоверием и страхом.

Миновав Барцхана, поезд замедлил ход и неторопливо въехал на Батумский вокзал.

Едва выйдя на перрон, Квачи встретил чуть не десяток студентов из Кутаиси. Тбилисцев было еще больше. Перезнакомились, разговорились и пошли смотреть город.

Бродили по опрятным улицам Батуми, его молодому бульвару, гуляли вдоль моря, осмотрели форт Бурунтабие, Азизийский мисгит и к вечеру напра­вились в порт, кишащий лодками, фелюгами и пароходами.

Там же стоял высокий и стройный красавец "Пушкин"; многие пассажиры уже поднялись и прогуливались по палубе. Пароход заселялся, дымил и гото­вился к отплытию.

Квачи купил билет второго класса и поднялся на палубу.

Вечер был теплый. Море отражало свет электрических фонарей. В порту светились разноцветные гирлянды лампочек, и на черной, как смоль, поверхно­сти воды змеились цветные полосы. Бухту то и дело пересекали лодки, из которых доносились грузинские и русские песни, хохот и смех.

К трапу парохода подкатила коляска, полная студентов — их уместилось в ней не меньше десяти. Молодые люди с таким азартом атаковали пароход, точно брали его на абордаж.