Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

Джавахишвили Михаил Саввич

На следующий день все неприятности минувшей ночи сваливали на качку.

Утром "Пушкин", вздымаясь на волнах, с трудом вошел в Новороссийский порт и пришвартовался у пирса.

Коранашвили просвещал группу любопытствующих пассажиров:

— Отсюда недалеко до Туапсе. Раньше это место называлось Никопсия, здесь была граница Грузии... Здесь же, в Геленджике, колония толстовцев... А по ту сторону пролива владения Абрау-Дюрсо с прекрасными винами...

В тот вечер Квачи всерьез занялся златоволосой павой. Как ее звать? Ребекка Одельсон. Откуда едет? Из Тбилиси. Какими судьбами?.. Ребекка ответила не сразу. Но у Квачи был такой ясный, открытый взгляд, такой глубокий

мягкий голос, что даже камень заговорил бы, и она заговорила...

У Ребекки есть муж, преклонных лет богатый одесский купец. Жандармы заподозрили его в связях с революционерами (якобы он дал им большую сумму денег). Одельсон сбежал в Тбилиси, но ищейки разыскали его и арестовали. Пришлось Ребекке хлопотать, писать прошения. И вот в это самое время, когда она морем возвращается в Одессу, ее мужа везут туда по этапу... Нет, нет, что вы! Ребекка не нуждается в средствах, у нее в Одессе три больших дома, но... Ребекка одна и неопытна, ей нужен советчик, друг, на которого она может положиться... Пусть Ребекка не плачет... Как же не плакать одинокой жен­щине, бесконечно уставшей и потерявшей надежду?! И все-таки не надо слез. Ведь рядом с ней Квачи — рыцарь без страха и упрека! Он поможет несчастной, он станет ей другом. О, не плачь, Ребекка, не затуманивай облаками грусти сверкающих звезд своих глаз, не то... не то и у Квачи есть сердце, и оно не из камня... Вот-вот он тоже разрыдается от сострадания к ранимой и нежной родной душе... К его глазам и впрямь подступают слезы... Квачи плачет, обнимает плачущую Ребекку и утешает, утешает...

Он утешил ее, как подобало мужчине: одолел вторую линию укреплений, затем отчаянной атакой ворвался в последний бастион — и крепость пала.

— Квачи-ага, фаздравляй! — смягчая все согласные, сказал ему наутро Джалил и осторожно улыбнулся.— Чалавек редко палучайт такой женщина.

— Ты-то откуда знаешь, турок?— удивился Квачи.

— Джалиль видит, что на морской дно делается.

— Ну и что бы ты дал за такую женщину?

— Тесить лет жизни!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Сказ об основании товарищества и вселении к новой суженой

В Одессе Квачи остановился на квартире у капитана Сидорова. Ему предо­ставили чудесную, премило обставленную комнату.

У Сидорова было три дочери, все три на выданье, и супруга капитана была озабочена только домашним хозяйством и замужеством дочерей.

Квачи приняли в доме как члена семьи и заступника.

Младшую из девиц Сидоровых звали Вера. Маленькая, кругленькая и бойкая, она целыми днями носилась по квартире, хозяйничала и хлопотала, то и дело заливаясь звонким смехом.

Вера не шутя признала старшинство Квачи в их семье и в считанные дни сблизилась с ним, по природной живости и непосредственности легко пересту­пив грань, недоступную ее сестрам. Она простодушно сияла при виде красивого постояльца и не смущалась, даже когда заставала Квачи неодетого или в постели. Приносила ему кофе, садилась рядышком, весело улыбалась и щебе­тала, как беззаботный воробышек. Квачи протирал заспанные глаза и потяги­вался, словно невзначай попадая рукой в заповедные места. Вера как бы пыталась унять его руки, обзывала кавказским чертом, мучилась сама, мучила Квачи и в конце концов, раскрасневшаяся, встрепанная, на заплетающихся ногах с трудом выбегала из комнаты.

У Квачи было решено — изучить юриспруденцию. Профессия адвоката — законы, финансы, всевозможные хитросплетения и лазейки больше соответ­ствовали его природе, характеру и целям.

На следующий день по прибытии в Одессу Бесо Шикия записал его на юридический факультет и заставил накупить столько книг, что впоследствии Чипуртанидзе не раз восхищенно говорил:

— Столько книг! Не то что прочитать — я перепрыгнуть через них не смог!

Друзья-земляки поселились по соседству с Квачи. Дня не проходило без встреч и общения.

Джалил со своим лотком восточных сладостей тоже крутился поблизости от их жилья, басовито покрикивая: "Рахат-лукум! Рахат-лукум!" При виде земляков он снимал шапку и выставлял в улыбке крупные лошадиные зубы:

— Сабах хеир олсун, книази! Какой настроени после вчерашний кутеж? Пожальте, нуга фафробуйте!

К учебе поначалу приступили с душой: лекций не пропускали и дома старательно читали учебники, вникая в новые для себя предметы. Но день ото дня рвение слабело и довольно скоро желание учиться пропало без следа. Они отстали от сверстников, пополнив ряды тех лоботрясов и бездельников, что в ожидании диплома по десять лет ходят в студентах. Книги свалили в кучу, а сами вывалились на одесские бульвары и пошли по европейским ресторанам, восточ­ным духанам, греческим кофейням и кафе Фанкони — карты, цирк, вино, дешевые розыгрыши и дешевые проститутки...

Но Квачи лишь изредка позволял себе коснуться этого дна и старался держаться на поверхности.

На выборах руководства землячества Квачи с друзьями подсуетились и провели Бесо Шикия в казначеи. С этого дня они вздохнули посвободней. Как умудрялся Бесо брать деньги из пустой казны? Тайну этого фокуса знали только он да Квачи.

Дня не проходило, чтобы Квачи не подметил на улицах Одессы что-нибудь новое и не подхватил с истинной артистичностью. Заметив какого-нибудь сноба, бездельного денди или изящного, лощеного аристократа, он на следующий же день превращался, можно сказать, в подлинник этого образца. Усвоил даже мелочи: как держать папиросу в небрежно расслабленных пальцах, как пускать дым из ноздрей и изо рта, как вертеть трость в руке, как снять студенческую фуражку и поклониться — насколько наклонить голову и насколько согнуться в талии; как улыбнуться, как закинуть ногу за ногу или пальцем поманить лакея и небрежно в нос растянуть:

— Э-эа, гарсон!..

Квачи Квачантирадзе и прежде был очень хорош собой, но за короткий срок он стал совсем другим человеком — иного полета; пополнил изысканное сообщество фланеров, легко смешался с молодыми людьми такого же толка, которые ничего не видят дальше собственного носа и никого, кроме как самих себя и себе подобных, не признают.

Сказ об освобождении Исаака и потере первой суженой

Квачи увлекся Ребеккой. Златоволосая пава осторожничала, скрывая любовную связь. В Одессе у нее была масса родственников, и она, как могла, избегала сплетен. Жила Ребекка на Ланжероне. Ее муж все еще сидел в тюрьме, и честь временно вдовствующей молодицы оберегала родня.

Несмотря на такие препятствия, Квачи в первую же ночь посетил покорен­ную крепость.

На каждый визит к Ребекке он отложил по три рубля — дворнику и горничной; легко утешил пугливую подругу и притупил бдительность ее сто­рожей.

Любовная связь обходилась Квачи недешево: ужинам, цветам, сладостям и прочим расходам не было конца.

Месяца через два благоверного Ребекки — Исаака Одельсона перевели из Тбилиси в Одесскую тюрьму.

Узнав об этом, Квачи ожил, приободрился и однажды сказал возлю­бленной: