Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе
Шрифт:
— Так-то ты отблагодарил меня!..
Побледневший Квачи отшатнулся, потом бросился к святому, но опять лишь пустота осталась в его руках.
Из глубины каземата, словно светящееся пятно, выступила Вера Сидорова; за ней высунулась седая голова старухи Волковой из Кутаиси; за старухой показалась Таня и множество знакомых и незнакомых жертв Квачи. Они плевали ему в лицо и вопили:
— Так тебе и надо! Сегодня тебя вздернут! Прекрасно!
Квачи вертелся волчком, отбивался, размахивая
— Пустите!.. Помогите!!.
— Не кричи,— откликнулся из-за двери сторож и спокойно посоветовал.— Потерпи еще часок, и все кончится.
От этих слов вздыбленная душа Квачи постепенно угомонилась. Он опять подумал:
— Значит, меня повесят? Не может быть! Верно, пугают, хотят сломить... А, может быть, уже ставят виселицу. Господи Всевышний!..
И только упомянул Всевышнего, в душу впорхнул кто-то незримый: "Настал час искупленья. Покайся, ибо скоро предстанешь пред Господом..."
Квачи замер, затих. Он вдруг понял, что через несколько часов умрет... Перейдет в небытие... Там не будет ни тьмы, ни времени, ни пространства... Что же там будет?.. Небытие. Значит, что-то все-таки существует, раз там будет небытие... Значит, я буду жить в этом небытии, в этом ничто... Какая-то бессмыслица: Квачи будет в небытии?!.
"Будешь! — шепчет незримый.— Молись, и получишь прощение.. Толпитесь — и отверзется".
— Отче наш, иже еси на небесех! — с трепетом сердечным прошептал Квачи.— Да святится имя твое, да будет воля твоя...
Вдруг он прервал молитву. Размякшее сердце опять затвердело, как кремень.
— Ах, глупости все это! — пробормотал Квачи, как зверь заметался по камере и бросился на дверь:
— Папиросу! Проси чего хочешь за одну папиросу!
— Чичас,— отозвался сторож и неспеша пошаркал куда-то.
Минут через десять железный засов лязгнул и заскрипела окованная дверь. Полуслепой старик, держал в одной руке папиросы, а в другой — клещи. Он задвигал черной воронкой рта и вышамкал:
— Сперва дай зуб.
— Что?
— Я сказал, дай зуб.
Квачи оглядел камеру.
— Зуб? Какой зуб?
— Твой зуб. Твой золотой зуб.
— Да ты, никак, спятил!
— Я-то? Не, я в своем уме...— и его рот воронкой скривился, вроде как в ухмылке, а маленькие серые глаза хитро сощурились.— Ты арестант новый, а потому не понимаешь. На что тебе золотой зуб? Все равно с собой унесешь.
— Ну..
— Вот я и говорю — на что золотой зуб? На том-то свете... И-и, кто сосчитает, сколько я зубов надергал вот этими клещами. Поначалу все дивятся, шумят, а потом ничего...
— Так дорого за одну папиросу?
— Кому папироса, а у кого последнее письмо беру для передачи.
— Берешь и, верно, рвешь? Все равно никто не узнает!
— Ни-ни-ни! — со страхом прошамкал старик и перекрестился: — Боже упаси! Последнее письмо — это святое...
— Значит, и мое письмо отправишь?
— А как же! Как только тебя похороним, перво-наперво зайду в церковь, помолюсь за тебя, а опосля отправлю письмо.
У Квачи заблестели глаза: в его возбужденном мозгу с лихорадочной быстротой заработала мысль.
— Хорошо... Надо бы и мне написать. Отцу. А ты потом отправишь... Принеси-ка перо и бумагу.
— Чичас... чичас... — зашлепал губами старик.
Квачи лег на железные нары и затих.
Старик вернулся с карандашом и листом бумаги.
— Положи на стол,— беспечно сказал Квачи.
Старик вошел в камеру и зашаркал в угол, где был прикреплен к стене железный откидной столик.
В то же мгновение с тахты прыгнул тигр. В камере раздался короткий хрип. Квачи забросил старика за спину, закинув левую руку, зажал его горло, а правой рукой схватил дрыгающиеся ноги. Некоторое время он стоял, согнувшись, и на спине у него дергался удушенный старик.
Через пять минут, переодетый в одежду сторожа, он осторожно подошел к воротам крепости. В углу двора, расставив деревянные ноги, чернела виселица. "Моя..."— подумал сынок Силибистро, и дрожь пробежала по его спине.
Светало.
Во двор крепости въехал автомобиль. Остановился, урча мотором, посигналил. Из машины спрыгнул военный в тулупе и вошел в канцелярию тюрьмы. Затем автомобиль стал разворачиваться и, когда развернулся, шофер тоже вылез из него и зашел в казарму.
Квачи наклонил голову и бегом пересек двор.
Через минуту автомобиль двинулся к воротам. Заспанный часовой сперва открыл ворота и только после этого протер глаза.
Во дворе поднялась суматоха. Шофер, размахивая руками, с воплями бежал из казармы:
— Держи! Стреляй!..
Автомобиль в мгновение ока одолел Троицкий мост, затем стрелой пересек Марсово поле, въехал в ближние улицы и остановился на одном из углов. Квачи выскочил, бросился со всех ног, петляя по проулкам и проходным дворам и наконец ворвался в квартиру своих дружков.
— Братья, вставайте! Живо!..
Оторопевшие от неожиданности дружки обступили Квачи.
— Я исполнил свое обещание и в назначенный час явился в назначенное место!
Это случилось 26 февраля 1917 года.
В тот день на трухлявую, прогнившую империю обрушился гром беспримерной силы. Гигантское здание, возведенное за тысячу лет кровью и потом сотен миллионов людей, пошатнулось и с грохотом рухнуло, погребая под собой своих жильцов, защитников и стражей.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ