Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Шрифт:
— Снимайте плащ, располагайтесь, — продолжал Сельцов, раскладывая перед собой какие-то бумаги.
— Вообще-то, — заметил я, — в отличие от вас я у себя дома!
Переставил стул вплотную к столу и придвинул к себе хрустальную пепельницу. Тяжелую, такой, в случае чего, можно и убить. Не знаю, подумал ли капитан о том же, но со мной с готовностью согласился:
— Да, да, конечно! — И неожиданно добавил: — Можете называть меня Вадимом…
Я кивнул. Могу, но вряд ли буду. Правило старое: убереги меня, Господь, от друзей, а от врагов я уж как-нибудь и сам
— Желаете взглянуть на удостоверение личности?
Сделал движение рукой, как если бы собирался залезть в задний карман джинсов, и только тут понял, что портмоне-то у меня и нет, оставил впопыхах дома. Вместе с банковскими карточками, документами на машину и водительским удостоверением. Короче, не человек и гражданин, а новогодний подарок гаишникам в яркой праздничной упаковке. Тут и двадцатью тысячами не откупишься, а в кармане плаща, если и завалялось, то какая-нибудь пара стольников и визитная карточка. Волки, родную мать не пожалеют, оберут до нитки.
Капитан меня остановил, и сделал это очень вовремя:
— Ну что вы, Николай Александрович, в этом нет никакой необходимости! Разговор у нас не официальный, хотел, так сказать, с вами поближе познакомиться…
— Что ж в таком случае сами-то не позвонили, а через правление? — хмыкнул я недоверчиво.
— А не успел! — улыбнулся, и как-то очень по-человечески, Сельцов. — Этот ваш, как его… Потапенко, изъявил желание известить и пригласить на беседу. Между нами говоря, тот еще жук навозный, лебезил, стремился угодить…
Что, собственно, я на парня взъелся? — размышлял я, наблюдая, как капитан роется в папке в поисках какой-то бумаги. Работа у него такая: людей словесно потрошить. У них там наверняка палочная система, вот и зарабатывает недостающее для выполнения плана очко. Если возьму на себя ограбление банка, Сельцов получит майора, а за подготовку в составе вооруженной группы покушения на президента… Признаться, что ли, помочь парню с карьерой?
Стоп, остановил я себя, охолони! Выключи фантазию, это не придуманный тобой остросюжетный поворот, это твоя жизнь. Еще неизвестно, чего от тебя хотят, а ты уже пустился во все тяжкие. Видишь, как капитан смотрит, того и гляди, скажет, что твой товарищ серый брянский волк. Оценивает, видно, что можно на тебя повесить. Мужичок, думает, успел понюхать жизнь, непонятно, когда последний раз брился. Одет небрежно, под глазами мешки, значит, закладывает за воротник. Писатель?.. А кто нынче не пишет? Беда в другом, читать написанное с души воротит. Прикидывает, как бы побыстрее состряпать дельце…
Опять, черт его побери, воображение разыгралось, никак его не унять! Все, сказал я себе, следователь на службе, и служба эта, с тысячами людей в погонах, камерами предварительного заключения и дрессированными судами, чего-то от тебя добивается. Ничего со времен деда не изменилось: шаг в сторону — побег, прыжок на месте — провокация. Расстрелять не расстреляют, но поизгаляются всласть, так что шутки в сторону. Вопрос — ответ, и чем короче, тем лучше.
— Так о чем же,
Мысленно себя похвалил. Спросил корректно, обратился по имени, с достоинством и без ненужной агрессии. Не стоит забывать слова законной Любки, что в людях я не разбираюсь.
В живых, с книжными проблем нет. Постучал пальцем по сигарете, стряхнул наросший пепел. Улыбнулся дружелюбно, мол, вот он я, весь на просвет, рентгена не требуется.
Сельцов тем временем нашел в папке испещренный буковками бланк и протянул его мне:
— Ознакомьтесь, Николай Александрович, постановление на обыск!
Построжал лицом, и я бы не удивился, если бы для придания моменту значимости надел лежавшую тут же фуражку. Но не надел, ограничился тем, что сдвинул брови. Судя по тому, сколько его коллег, включая немецкую овчарку, понаехало, о возможности чего-то подобного я должен был догадываться. Ситуация никак не смахивала на анекдотичную, но я все еще не исключал и возможность ошибки. Фамилия Гречихин не такая уж редкая, а Николай Александрович в России, если не каждый третий, то десятый.
В местах не столь отдаленных не чалился, но детективы почитываю, так что грамотности задать вопрос по существу хватило. Спросил с теплотой в голосе, участливо:
— Ну и что шьем? По какому поводу шмон?..
Лицо Сельцова как-то по-актерски подобрело и стало из сурового сочувственным. Одно слово, артист! Происходившие с ним метаморфозы можно было объяснить лишь дефицитом кадров. Если в прежние времена злого следователя сменял, работая на контрасте, добрый, то при дефиците бюджета обе роли доставались одному, и за ту же зарплату.
— Шмоном я бы это не назвал, — улыбнулся капитан, — тем более что на вашей даче и посмотреть-то толком не на что. Честно говоря, думал, писатели живут богаче. И потом, сделайте личное одолжение, не смотрите на меня, как солдат на вошь, я вам скорее друг, чем враг…
Это точно, усмехнулся я про себя, с такими друзьями врагов не надо.
— Ваше дело меня чрезвычайно заинтересовало, — продолжал Сельцов, — хотелось бы просто, по-человечески во всем разобраться. Надеюсь, вы не откажетесь со мной поговорить…
Я пожал неопределенно плечами, выбора-то нет. Заметил:
— В таких случаях, кажется, подозреваемый требует адвоката?..
— Можно, конечно, и так, — вздохнул дознаватель, — только вряд ли нужно…
Вздохнул и я, смял окурок о дно пепельницы и откинулся на спинку стула.
— Ладно, валяйте, о чем будем беседовать?
— Приятно иметь дело с умным человеком… — расплылся в улыбке Сельцов и хотел еще что-то добавить, но я его опередил:
— Давайте обойдемся без взаимных комплиментов! Между прочим, вы оторвали меня от работы…
— Очень сожалею! — нахмурился капитан, и я почему-то поверил, что это искренне.
— Скажите, Вадим, в чем, собственно, меня обвиняют?
— Подозревают! — поправил он, подняв к потолку палец. — Да и это не совсем правильное слово… — Не договорил, переложил с места на место бумажки. Вскинув голову, посмотрел мне в глаза. — В убийстве!