Капище (Чечня-1996)
Шрифт:
– Умыться можно?
Ни слова не говоря меня провели в ванную комнату, где под чутким взглядом конвоя я умылся, побрился, потом принял душ. Часы у меня отобрали при задержании, но настенные в зале показывали 06:07. Длинный денек у меня выдался. Лег спать. Встал уже после обеда. Меня разбудил запах яичницы с колбасой и кофе. И опять все молча.
Затем меня повезли снова в Управление. Опрос проходил уже в освещенной комнате, я был без браслетов, за столом сидели двое сотрудников, перед ним лежали листы опросника, по углам еще четверо. Они тоже шуршали бумажками. Видеооператор молча сновал по комнате, снимая меня
Несложные были вопросы, - в основном дублировали вчерашние, только иногда просили уточнить кое-какие детали. Потом вновь возвращались к вопросам, что были ране, только задавали их по-иному.
Позволили курить. Передо мной стоял чай и минеральная вода. Ну прямо кино - сотрудник вернулся с тяжелого, опасного задания, ему до конца не доверяют и идет опрос, как задание проведено; при этом допускается возможность, что опер был завербован противоположной стороной.
Судя по вопросам, Рабинович им не достался. Это хорошо. На руках у них кроме бешенного желания сделать меня козлом отпущения ничего нет. Теперь все зависит от меня. Если они привезли мои вещи, то шмон у деда делали, наверное, нашли много интересного. Но это не мое. У них под носом сидели пособники бандитов, а они их проморгали. А также на руках у них два трупа. Оба - мои. В том, что дед сгорел заживо, я не сомневался. И мне его не жалко, точно так же как и его сынка. Эксперты найдут на спрятанном ноже остатки крови, как бы я его ни чистил, найдут. Ребята злятся, перед Москвой отчитываться нечем. Шпион пропал, может убит, а может и нет. И миллион, миллион долларов ушел. Бывший сотрудник говорит, что шел на встречу с сотрудниками, и вел шпиона, а мы его по голове прикладом. Башка-то еще болит.
Что еще? Ах да, миллион долларов, который мог пойти в консолидированный федеральный бюджет, тоже пропал. Остались хотя бы деньги, их можно было показать по телевизору, торжественно передать в казначейство и получить за эти деньги грамоту, а то и звезду на погон. Ничего нет, кроме трясущегося от страха придурка, то есть меня.
Потом предложили мне пройти тест на полиграфе. Началось! Я снова представил себя той самой белой собачкой с черными пятнами, которая лежит под крыльцом, трясется от холода и страха, хвост зажат между ног. Хочется выть. Вздрагиваю от каждого шага, от каждого звука, прикосновения.
Меня опутали датчиками. На голову, грудь, живот, на пальцы. Мне страшно, хоть и говорят, чтобы я не боялся, а мне страшно, они сейчас меня снимут с кресла - и в тюрьму!
Они задают обычные автобиографические вопросы, надо отвечать только "да" или "нет". Я отвечаю быстро. На мониторе рисуются графики правды на фоне страха. Раньше были полиграфы с бумажными лентами, так те хоть шуршали, а теперь лишь изредка пощелкивает клавиатуры. Понапридумывал же человек технику на мою голову!
Потом последовали новые вопросы, очень неприятные вопросы. Я к ним готовился, но одно дело, когда тебе задают вопросы за чашкой кофе, рюмочкой коньяка с дорогой сигаретой, и совсем другое - когда ты опутан проводами, и от твоих ответов зависит как минимум твоя свобода. Это минимум.
Сейчас не 37-й год (и слава богу!), но закатать в момент в тюрягу из-за того, что я "случайно" сорвал операцию, могут запросто, а мне не хочется. Ой как не хочется.
– У вас есть помощники?
– Нет.
– Вы связывались с кем-нибудь в станице, за исключением названных вами ранее?
– Нет.
– Рабинович жив?
– Не знаю.
– Отвечайте только "да" или "нет". Рабинович жив?
– Не знаю!
– Вы думаете, что Рабинович жив?
– Нет.
– Вы не любите ФСБ?
– Да.
И много что еще. Я не знаю, сколько часов мне задавали эти много раз повторяющиеся - в разных вариациях - вопросы. Сколько килобайтов памяти полиграфа они использовали, мне тоже неизвестно. Все устали, пришла смена. Только один я остался. Разрешили сходить в туалет, перекурить, и не более того. Ни обеда, ни чая, ни кофе.
Я устал, так и хочется успокоится, откинутся в этом удобном кресле. И пусть задают свои вопросы. Они повторяются уже по пятому или шестому кругу. Только иногда появляются новые, типа "Вы завербованы иностранной разведкой?" Я засмеялся. Не знаю, может они рассчитывали именно на такую реакцию, чтобы я расслабился, не знаю. Потом последовали вопросы по иностранным разведкам. Перечислили все известные.
Может это были просто контрольные вопросы, не знаю. Логически просчитать действия Конторы невозможно, а если невозможно, то не стоит ломать голову и тратить силы. Вот только этот образ собачки, что под крылечком мерзнет, трясется от холода, голода... Усталость замещает страх, и вместе с апатией вступает в свои владения.
Хочется спать. Время идет. Как ужасно не знать сколько времени. Может они что-нибудь подсыпали в сигареты? Вряд ли. Ведь при желании и с санкции Москвы могли просто вколоть какую-нибудь дрянь типа пентотала натрия. И не париться с детектором лжи. Не знаю, не знаю. Я просто хочу спать. Я устал.
После многих часов сидения за полиграфом меня потащили на очередные "собеседования". Этот переход я использовал максимально. Надо ломать структуру моего допроса, надо ломать. Я остановился в коридоре, три сопровождающих меня сотрудника напряглись.
– Спокойно, мужики! Ноги затекли! Спину не чувствую.
И под их удивленные взгляды я начал приседать, а затем отжиматься. Народ стоял с выпученными глазами. Потом самый сообразительный легонько коснулся меня носком ботинка:
– Хватит физкультурой заниматься! Нас ждут!
– Хватит так хватит, - я вскочил на ноги, энергично замахал руками, потом закурил, что в коридорах ФСБ считалось неслыханной наглостью!
Ну ничего, я еще войду в историю. Сон прогнал. Что меня ждет дальше?
– Проходите, Алексей Михайлович! Садитесь!
– Я лучше присяду.
– Присядьте, присядьте. А то, может, скоро вам придется сесть на несколько лет. По минимуму - за превышение самообороны, на год-полтора, а вот за убийство - по максимуму - на все пятнадцать-двадцать лет.
– Вы мне должны.
– За что, позвольте у вас спросить, Алексей Михайлович?
– За то, что у вас под носом работала группа пособников чеченских террористов, а вы себя ушами по щекам хлестали.
– Кстати, а как погиб отец семейства?
– Не знаю.
– Но вы же оставили ему свою сумку.
– Я ему ничего не оставлял, он сам забрал мою сумку. Полагаю, ваши сотрудники это зафиксировали.
– Хорошо, что у вас было в сумке?
– Ничего, обычные вещи. Те, что берут в командировку.