Капитан Филибер

Валентинов Андрей

Значит, Плохишом выпало быть ему? Варенье с печеньем уже предложили, глядишь, и «Жоржем Борманом» угостят…

Ему не было больно. Кибальчиши не побеждают. Чернецова порубили в кровавое месиво, одного деда взяли в 1937-м, второго, чудом уцелевшего — годом позже. Нынешние «красные» охотно расстреляли бы его самого… «Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один…» Не дождетесь, товарищи! Ни там, в далеком XXI веке, ни здесь, в холодной донской степи. Веселые чубатые хлопцы сами сдерут с вас галифе, толкнут к ближайшей канаве. «Господа, есть ли желающие на ликвидацию?» Как не быть, господин Неженцев?

К самому красному главкому он не чувствовал ненависти. В уже сбывшейся Истории Автономов вдребезги разнес непобедимых и легендарных «перпоходников» Корнилова. Борьба будет честной, без поддавков, без биороботов и «тарелок» с бластерами. Кто кого, Александр Исидорович, кто кого! А «мясо»… Вы же его и сами не жалеете, don’t you?

Он ничего не забыл. Я… Я все помнил. Все шло правильно.

* * *

— Даже ругаться не хочется, Кайгородов. Представляете?

На лице великого фольклориста не печаль даже, тоска. Смертная, отчаянная. Бакенбарды — и те завяли. Есаулу Згрвицу не хочется ругаться…

— Не представляю, — честно признался я. — Быть не может!

…Неровная цепь, интервал — два шага, винтовки пока за плечами, «по-походному». Офицеры перед строем — суетятся, пытаются навести порядок, объяснить, подсказать. Для большинства Зуавов близкий бой — первый.

Над бронепоездом — белый дым. В ясном голубом небе — ни облачка. Ждем сигнала. Три зеленых свистка. Или красных, как выйдет.

— Что творится, а? Наших юнкеров в прапорщики и поручики произвели, а меня в есаулы определили, носи теперь, значит, синие погоны-с! Где логика, Николай? Ладно, хрен с ней, с логикой-с, но порядок хоть какой-то должен быть? Вы — полковник, а даже погоны не надели!..

Я сочувственно кивнул, даже не пытаясь спорить. Ни логики, ни порядка, ни погон. Затоскуешь!

…Первый бой. Новоиспеченному есаулу вести этих мальчишек в штыковую. Большинство даже по плацу не успело пройтись.

— Ребята! — Згривец подбежал к строю, взмахнул рукой. — Послушайте — если хотите в живых остаться! Не пытайтесь никого убить, пока не подойдете совсем близко. Не стреляйте, стрелять все равно не умеете. И ни в коем случае не бегите, глотнете мороза — и все, конец. При сближении с противником поступайте так…

Я нерешительно стянул с плеча «мосинку», взвесил в руке. Бревно бревном! Красногвардейцы Автономова тоже не асы штыковой, но по два-три месяца подготовки у каждого есть, а то и побольше. Некоторых еще с лета 1917-го учили…

— …Ясно, ребята? Все поняли? Господа старослужащие, идите первыми, остальные — за ними, прикрывайте с боков. Господа офицеры, проследите…

Свисток паровоза — там тоже волнуются. Бронепоезд новенький, только что из мастерских. Белая краска по темной броне: «Иван Царевич». Эх, Чернецов, Чернецов! Не читал ты, Кибальчиш ушастый, постановление о борьбе с культом личности!

«Сюзанна ждет!» на месте — ближе к хвосту. Комендор Хватков уже у Норденфельда. Соскучился, знаете…

— Кайгородов! Полковник!..

Полковник — это я. Пора привыкать, и фольклористу, и мне самому.

— Николай, вы-то… В штыковую когда-нибудь ходили?

Есаул Згривец печален, ибо уже знает ответ. Под Глубокой обошлось — бежал Голубов-Бармалей, почти не оглядываясь, сапоги теряя.

И что ответить? Правду, само собой.

— Не-а. Ни разу. А знаете, Петр Николаевич, только сейчас понял: у вас имя-отчество, как у генерала Врангеля. Знаете такого?

Згривец мотнул головой. «Да» или «нет» — не сообразишь. Волнуется есаул. Не за себя — за ребят, впервые идущих в атаку. За меня, неумеху.

Надо что-то сказать, успокоить, подбодрить… Поздно! Резкий хлопок, шипение, свист… Зеленые кончились, красные остались.

Ракета!

— Я еще кое-что понял, Петр Николаевич. Мы сейчас не погибнем. Ни я, ни вы. Мы доживем до весны. Вот увидите — доживем!.. Ну, кажется, пора?

Лабораторный журнал № 4

21 марта.

Запись двенадцатая-прим.

Относительно нумерации. Я не слишком суеверен, однако некоторые факторы действуют даже на закоренелых атеистов, дарвинистов и математиков. Пусть будет «прим».

Дочитал Журнал № 2. Перед «погружением» Второй оставил запись, обращенную в том числе и ко мне — к Третьему, Четвертому и всем остальным. Цитировать не стану, тем более она не слишком понятна. Второй начал «за здравие», явно пытаясь подбодрить не столько нас, будущих Q-travellers, сколько себя самого. Но сформулировать не смог и закруглил недвусмысленным «за упокой». «Я сегодня, вы — завтра…»

Да, не от хорошей жизни мы согласились на эксперимент. Блаженны нищие духом, равно и совершенно нормальные, здоровые люди, не имеющие потребность уходить в Q-реальность. Кто бы спорил? Надо ли еще раз повторять?

Формула «погружения» Второго, как и ожидалось, «QR-50-0». Свой дневник он вел в прошлом году, значит, нацелился аккурат к ХХ съезду.

«Погружение» длилось семь минут. Второй вернулся благополучно, о чем имеется соответствующая запись. Там же — обещание описать все подробно, но «несколько позже». Ниже — полстрочки о новом «погружении» без указания даты и формулы.

Больше в Журнале № 2 ничего нет.

Еще раз перечитал «Правила ведения лабораторного журнала». Пункты 5 и 7:

5. Все записи следует сразу вносить в журнал, не надеясь на память…

7. Каждую серию измерений сопровождают кратким выводом о том, что достигнуто, что следует повторить, что надо изменить при последующих экспериментах.

Второй, как и Первый, оказался не слишком обязательным. Даже если не принимать Правила всерьез, такая забывчивость не на пользу дела. Я даже не могу узнать, вернулся ли Второй из нового «погружения». Мог не вернуться, мог просто не написать. Такие «детальки» очень важны.