Капитан и Ледокол
Шрифт:
Глафира Андреевна закончила чтение доклада товарища Рудзутака и под аплодисменты осталась в президиуме. Шапкин облегченно вздохнул – все идет по его плану и без осложнений. Капитаны – бузотеры по определению. Не дай бог, начнут свое гнуть: про дырявые пароходы, про отвратительный уголь, про изношенное портовое хозяйство… Тут и одной пятилетки не хватит, не то что трехчасового доклада товарища Рудзутака.
Капитан даже улыбнулся, ожидая, когда Шапкин с наигранной веселостью во взгляде и потаенной тоской внутри, предложит высказаться всем желающим.
– Давайте, товарищи, не стесняйтесь, поговорим начистоту!
Но после слов товарища Рудзутака в исполнении Глафиры Андреевны других
Продолжение истории тем не менее случилось. Капитан, удивляясь сам себе, дождался, когда Глафира выйдет на улицу и, воспользовавшись моментом, подошел к ней.
– Спасибо, Глафира Андреевна, хорошо докладывали.
Глафира удивленно посмотрела на Капитана. Женским своим чутьем почувствовала, что он волнуется. Не то чтобы сильно удивилась, но чуть-чуть растерялась – Капитан ледокола, человек в Госпаре известный.
– Так за что спасибо?
– Хорошо докладывали, говорю.
– А, ну я старалась. А вы прям слушали, слушали?
– Слушал и слушал, только записывать не успевал.
Глафира улыбнулась.
– А что же мы тут посреди улицы стоим, вам в какую сторону до квартиры?
Капитан замялся, комната в коммуналке у него была, но жил он по большей части на Ледоколе. Одинокому Капитану так было удобно.
Глафира Андреевна, не дождавшись ответа, взяла Капитана под руку: «Так проводите меня до моей. Стемнело уже».
…Провожались долго, в эту ночь на границе осени и зимы стояла совершенно удивительная, теплая погода. Улицы начинали освобождаться от горожан, извозчиков, редких машин. Глафира Андреевна жила на главной городской улице, которую еще не успели переименовать, а по старинке она звалась Большой. Но и она освещалась плохо, с большими разрывами, так что казалось – они вовсе не в центре города, а на его окраине, где единственным освещением служит чистое звездное небо. Большая во все времена считалась в Иркутске центральной – тут тебе и хорошие магазины, и трактиры, и кино, и парочка больших гостиниц с ресторанами. Проезжая часть была выложена лиственничными плахами, а деревянные тротуары выгодно отличали ее от иных городских прошпектов. Почти все дома после страшного пожара ставили каменные. И какой дом ни возьми – глаз не оторвать. Капитану очень нравилось здание Типографии Макушина и Посохина, изукрашенное арочками и башенками, с магазином книг и беловых (бумажных) товаров. В помещении всегда пахло краской и каким-то особым запахом писчебумажных товаров. «Господи, ну почему я не писатель», – думал иногда Капитан, когда смотрел на это царство бумаги, чернил, перьев… Здесь же продавались почтовые открытки, книги. Лавка была известна в городе, и сюда приходил самый разнообразный люд – от священника до извозчика, от профессора до студента. Кое-что покупал и Капитан: новые листы для своей архивной книги, куда вписывал и вклеивал все, что касалось судоходства на Байкале.
На Большой начинался огромный магазин Кальмеера, отсюда расходились лучами многие улицы города и главнейшая торговая – Пестеревская со своими товарами из Европы и Китая, Монголии и Японии.
В редкие дни отдыха, когда Капитану нужно было сделать покупки, он шел именно сюда.
Они медленно двигались по Большой в сторону Набережной. На самой улице почти не было зелени – деревья вырубили, чтобы не мешать телефонным и электрическим проводам, которые вдоль и поперек опутывали пешеходные зоны. Кое-где еще сохранились масляные фонари на вычурных металлических ногах. Ближе к Набережной начинались рощицы, а за зданием краеведческого музея и Белым домом раскинулся Александровский сад с павильончиками и танцплощадкой, прогулочными тропинками и качелями. Здесь народу было все еще много.
Так
…А когда он ее обнял и крепко поцеловал, она не сопротивлялась, а даже наоборот, прильнула к нему сильно, а потом долго не отпускала. Капитана от такой близости бросило в жар, и он совершенно растерялся, так приятно и неожиданно легли на него Глафирины поцелуи. И от них же он молчал до самого ее дома, боясь спугнуть то хорошее и тревожещее, что он почувствовал внутри. Там, у подъезда, она уже сама обняла его, и опять этот долгий поцелуй сделал Капитана слабым и податливым. Она потянула его за собой, он послушно зашел в подъезд, потом в квартиру, и все случилось, что должно было случиться, когда между двумя людьми пролетает искра влечения, симпатии и схожих обстоятельств. Ночь шла медленно и входила в Капитана упоительными минутами и часами. И когда Глафира уснула с улыбкой на лице, он еще долго смотрел на нее, не думая ни о чем, что заставляло размышлять, сопоставлять, оценивать – это все равно не получилось бы, так хорошо ему стало в каждой клеточке его после пылких шепотов и слов прорывавшихся у каждого из них. Он смотрел и никак не мог сосредоточиться хоть на чем-то. Все растекалось, кару-селило и юлило. И тогда он поцеловал ее вроде бы спящую, она уже в полудреме ответила поцелуем. Обняла Капитана и уже не отпускала до самого утра…
…Капитан подкинул в буржуйку угля, и он затрещал, словно настоящие смолянистые полешки сухой сосны. Поставил чайник на печечку и стал размышлять, как вызволять из плена Ледокол. Впереди несколько месяцев ожидания. Пока лед сойдет, пока прибудут техническая и спасательная службы пароходства, водолазы со своим бутором. Оценят состояние цементного ящика, который «заткнул» дыру в корпусе. Только после всех обследований попытаются «снять» корабль с мели и в случае успеха отбуксируют его в док.
Значит, все это время предстоит коротать дни и ночи наедине с Ледоколом.
Так подумал Капитан и стал набрасывать расписание занятий на каждый день. На бумаге все получалось убедительно, свободного времени едва хватало на сон, на «поесть-поспать» и подумать о Глафире.
Капитан переписал расписание на чистый лист бумаги и пришпилил его к двери каюты, так чтобы видеть, что нужно сделать в урочное время.
Расписание Капитана выглядело так:
6:00 – подъем;
6:15 – 6:45 – водные процедуры;
6:45 – 7:45 – уборка помещения, в том числе влажная;
7:45 – 8:45 – физкультпривет;
8:45 – 9:30 – визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола;
9:30–10:00 – завтрак;
10:00–11:00 – заполнение судового журнала;
11:00–12:00 – наблюдение за внешней ледовой обстановкой, прогулка по палубе;
12:00–13:00 – обед;
13:00–15:00 – послеобеденный сон;
15:00–16:00 – шахматы, шашки;
17:00–18:00 – визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола;
18:00–19:00 – прогулка по палубе;
19:00–20:00 – ужин;
20:00–21:00 – чтение;
21:00 – отбой или как получится.
Капитан внимательно прочитал расписание несколько раз и изменил последнюю строчку. Увеличил на час чтение и поставил отбой на 22 часа.
По расписанию время приближалось к прогулке. Солнце уже начало садиться. Темнота вообще на Байкале подкрадывается незаметно. Только что было сумеречно и раз – ночь. Не теряя времени, он оделся и стал выбираться на палубу. Сделать это было не так уж и просто, ощутимый крен заставлял крепко держаться за любые выступающие детали, а на самой палубе за поручни.