Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Сколько же можно выдерживать такое напряжение?
Больше всех, пожалуй, нервничает Жилин: левая нога его чуть–чуть приплясывает, руки каталепсически сжимают выгнутую ручку пушки. Он стоит, слегка согнувшись и подавшись вперед, и неотрывно следит за морем. Макаров застыл с открытым ртом. Капитан Кирибеев покусывает мундштук трубки. Спокойным выглядит только механик Порядин; он смотрит вперед, ветерок треплет его седую гриву.
Только бы не промахнулся Жилин! И скорее бы!..
Горбач вынырнул слева по носу. И опять, как тогда, Жилин чуть пригнулся, левой рукой дал сигнал «стоп машина» и выстрелил. Гарпун вошел в цель. После взрыва гранаты смертельно раненный горбач на секунду замер. Потом сделал страшный рывок и стремительно пошел вглубь.
Линь начал бешено разматываться. Зашипели блок–амортизаторы. Из бочки поспешно уходил Чубенко.
— Полный назад! — крикнул Жилин.
«Тайфун» стал пятиться. Но он прошел не больше десяти метров, как линь натянуло, словно струну, и корабль повело вперед.
— Трави линь! — скомандовал Жилин.
Настала пора механика Порядина. Загрохотала лебедка — линь падал, как якорная цепь. Нельзя было в этот момент не любоваться Жилиным. Вероятно, он волновался не меньше, чем мы, однако распоряжения отдавал четко. Чувствовалось, что это человек твердой воли и крутого, не ломкого характера.
Все видели, что посланный Жилиным гарпун попал в цель. Но кита еще нужно взять. Это трудное и сложное дело: по оплошности гарпунера может оборваться линь или, если китобой упустит момент и даст киту занырнуть под киль судна, линь намотается на винт… Да мало ли какой случай может сорвать успех при неумелом «вываживании» кита?
Но Жилин держится так, как будто он уже много лет занимается этим делом.
Когда линь провис, Жилин дал команду на мостик выбрать слабину, а Макарову и спустившемуся с мачты Чубенко — подготовить добойный гарпун. В то время, когда Макаров и Чубенко готовили гарпун, а механик «подбирал» лебедкой линь, «Тайфун», по команде Жилина, словно ощупью, малым ходом шел вперед. Когда китобоец, по расчету Жилина, был уже близко от кита, гарпунер дал знак застопорить машину — дальше идти рискованно. Но эта осторожность оказалась излишней. Кит всплыл и стал пускать густые кровавые фонтаны. Из огромной пасти его толчками выливалась сельдь. Длинные плавники делали судорожные движения.
Пока выполнялись маневры, Макаров и Чубенко подготовили добойный гарпун. Однако Жилин не дал команды заряжать, он сделал знак Порядину. Механик словно ждал этого, включил лебедку и медленно подтащил горбача к борту. Чубенко снова полез на марс.
Лебедка работала медленно. Вокруг кита расплывалось огромное красное пятно — кровь большой струей хлестала из раны. Было уже ясно, что добойный гарпун не потребуется. Плавники горбача не шевелились, а из пасти вывалился гигантский язык.
Когда горбач был уже у борта, около него вдруг мелькнула черная тень.
— Кит слева по борту! — крикнул Чубенко.
Жилин и сам его заметил.
— Гарпун! Скорей! — сказал он Макарову твердым и властным голосом.
Вдвоем они подняли тяжелый гарпун и вставили в дуло пушки. Пока Жилин насыпал черный порох в головку гранаты и навинчивал ее, прошло минут пять–шесть.
Заряжая пушку, Жилин не столько Макарову, сколько себе говорил:
— Шевелись, Тамбов! Эх! Кажется, прозевали мы с тобой кита!
Поведение горбача было странным: он всплыл, ткнулся в бок убитого кита, постоял немного, затем нырнул, и вскоре мы увидели, как он мордой пытался поддержать падавшую вниз тушу. Но, как видно, ему было и неловко и тяжело. Тогда он перевернулся на бок, обхватил длинными ластами истекавшего кровью товарища, пытаясь оттащить его подальше от судна.
Кто–то из толпы китобоев, сгрудившихся у борта, закричал:
— Смотрите, смотрите, что делается!
— Это мать, наверное, — обняла, словно руками. Вот тебе и глупый зверь!
— Да, — сказал другой голос, — зверь, а жалость имеет…
Звук выстрела заглушил голоса. Гарпун, разрывая кожу второго горбача, плотно вошел в него. Кит замер. Но когда внутри него взорвалась граната, он завертелся. Вода взбурлилась, и тут чуть–чуть не произошло несчастье: лини перепутались, и обе туши пошли вниз.
Мгновенно прекратились все разговоры, только слышались слова команды Жилина. Гарпунер не растерялся. Он спокойно отдавал распоряжения на мостик и на лебедку. «Тайфун», медленно работая лебедкой, попятился метров на сто. Линь натянулся, но не дергался. Киты не всплывали. Малым ходом, выбирая линь, «Тайфун» шел к месту погружения китов. Когда корабль подошел к большому пятну крови, все ахнули: второй горбач, намотав на себя два витка линя, был мертв.
И тут произошло то, что, собственно, и должно было произойти: китобои сорвались со своих мест и с криками «Ура, Жила!» кинулись на бак.
Жилин стоял смущенный, красный и потный. Ноги его дрожали. Он нервно облизывал сухие губы. Китобои подхватили его на руки.
— Ура, Жила! Молодец, Жила! Да здравствует первый советский гарпунер!
На бак быстрыми шагами спустился Кирибеев. Китобои расступились, Кирибеев протянул руку гарпунеру и с дрожью в голосе сказал:
— Спасибо! Спасибо вам, Жилин!
В глазах Жилина что–то блеснуло. Он сделал глотательное движение и опустил глаза. Когда Кирибеев вернулся на мостик, к Жилину подошел кок Остренко. В руках у него была тарелка, накрытая салфеткой. Он быстро снял салфетку и сказал:
— На, держи… герой чертов! Убьешь еще, новый испеку. Тортик — антик–марен!
28
Были сумерки, когда «Тайфун» полным ходом с зажженными топовыми огнями направился к базе.
Китобои, свободные от вахт, собрались на баке у гарпунной пушки. Тут были и Жилин, и Чубенко, и Макаров. В центре круга сидел Жора Остренко. Пощипывая струны гитары, он фальшивым тенорком пел:
Вот входит Маша в залу, опущаты глаза,
Так тихо, так скромно к роялю подошла…
— Сыграйте мне «Разлуку», мой милый не пришел.
Быть может, наверно, другую ён изшел…
Китобоям эта песня, как, впрочем, и большинство Жориного репертуара, изрядно надоела. И, не дослушав последнего куплета, Чубенко слабым, но приятным баритоном затянул свою любимую «Реве та стогне…». Песню дружно подхватили. Она легко слилась с звонким плеском волн, с шумом винта за кормой в одну чудесную и неповторимую гармонию.
Я долго стоял у дверей своей каюты и слушал этот замечательный самодеятельный концерт. После «Реве та стогне…» пели «Ермака», но пение часто прерывалось, так как пытавшийся подтягивать Жилин никак не мог схватить мелодию: у гарпунера не было слуха.