Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень
Шрифт:
Стар стал Олаф Кнудсен, чтобы делать подвиги или мешать кому–то.
— Damned! Проклятие! Старость не есть радость!.. — Пусть херре профессор не обижается на него, если он сказал что–нибудь необдуманное, — он не дипломат, а всего лишь китобой…
Я ушел от Кнудсена поздно. Капитан Кирибеев не спал.
— Ну что Кнудсен? — спросил он.
— Кнудсен говорит, что больше не подойдет к пушке. Что он стар, у него болит сердце и голова.
— И вы поверили?
— Как вам сказать… Кнудсен, конечно, хитрит, но в его возрасте все может быть.
— Возраст? — переспросил капитан Кирибеев. — Возраст, конечно, солидный. Жаль его. Но рано или поздно нам нужно расставаться с ним. А если расставаться, то уж лучше раньше. Ничего, справимся! — бодрым голосом сказал он. — Заводы вон какие строим — и ничего, без нянек обходимся… Если Кнудсен не шутит, если он действительно не подойдет к пушке, что ж… Мы сами начнем! Однако мы заболтались, пора спать! Завтра денек может быть такой, что на всю жизнь запомнится.
Мы распрощались и разошлись по каютам.
26
Говорят, что упрямый охотник и у скупого бога добычу вырвет. Ночью капитан Кирибеев снялся с якоря и вышел в море… Я проснулся от сильной болтанки.
Когда я поднялся на палубу, то замер на месте. Бесконечная синь разливалась во все стороны. И только слева по носу неровной, зубчатой полоской тянулся берег. Вода! Волны, белея в изломе, лениво переваливаясь, бежали к горизонту. Вода блестела той удивительной чистотой, которая бросается в глаза после того, как долго не видишь моря. Веселый вид воды, крики чаек, дружное дыхание машин упорно идущего вперед китобойца, легкий озорноватый посвист ветра в снастях — до чего же это было хорошо!
«Тайфун», рассекая носом волну, стремительно шел на восток. Его корпус вздрагивал от ритмичной работы машины.
Несмотря на раннее утро, китобои были уже на ногах. Не видно было только Кнудсена. Чубенко сидел в бочке и зорко «ощупывал» горизонт. Жилин, опершись на пушку, внимательно смотрел на воду. Макаров с группой матросов стоял у наветренного борта. Из радиорубки доносился писк: Откаленко с кем–то уже беседовал. В проеме камбузной двери сидел Жора Остренко и, позевывая, чистил картошку. Рядом с ним на отмытой добела фанерке лежала выпотрошенная рыба — наш завтрак. Из камбуза доносился горьковатый, пряный запах кофе. На ходовом мостике стоял капитан Кирибеев. Заметив меня, он крикнул:
— А, профессор! Поздравляю!
— И вас, — ответил я.
— Идите сюда, — позвал он.
Я поднялся на мостик.
— Ну вот, и вырвались из «глаза тумана». А погодка–то! А? — проговорил он, сияя. — Хотите бинокль?
— Хочу, — сказал я.
Он снял с крюка штурманский бинокль и, подавая мне, строго сказал рулевому:
— Что это судно у вас танцует, как балерина? Держите точно по румбу!
Рулевой, слегка покраснев, быстро выправил положение, и «Тайфун» снова встал против волны.
— Так держать! — скомандовал Кирибеев.
— Есть так держать! — ответил рулевой, закусив губу.
— А ну–ка, профессор, — сказал Кирибеев, — посмотрите на сорок пять градусов влево по носу.
Я поднес бинокль к глазам и начал «ощупывать» горизонт. Передо мною царственно качались увеличенные биноклем волны. Они так соблазнительно покачивались, что хотелось раздеться и кинуться в воду.
Наконец я увидел тучи птиц, вившихся над кипящей, переливающейся серебристым блеском водой, на фоне высокого скалистого мыса.
— Ну как, видите что–нибудь? — спросил Кирибеев, тоже наблюдая в бинокль за горизонтом.
— Вижу какой–то мыс.
— Это мыс Кронье. А еще что видите?
— Множество птиц.
— Так… А больше ничего?
— Еще как будто отмель — вода там кипит.
— Нет, отмели там нет.
— Товарищ капитан! — крикнул Чубенко. — Слева по носу большой косяк сельди.
— Молодец! — ответил капитан и, отняв бинокль от глаз, сказал мне: — Вот ваша отмель. Видите, какой косяк идет, а рыбаков нет. Уплывает богатство. Только птицы и пользуются им, самые активные рыбаки в мире! Вы знаете, профессор, сколько рыбы сжирают птицы?
Я отрицательно покачал головой.
— Жаль! А ведь это неплохая тема, — он подчеркнул последнее слово, — интересная тема. Птицы прожорливы, как огонь в степи. Смотрите, смотрите, их там тучи! Слышите, какой стоит гомон? Они опускаются прямо на косяк, клюют, долбят! Вот это работа! Ай–яй–яй! Сила какая! Вот так по штучке и расклюют весь косяк. Один ученый подсчитал, что морские птицы Новой Земли пожирают за год более полумиллиона тонн рыбы. Полмиллиона тонн! — воскликнул капитан Кирибеев. — Это значительно больше того, что добывается в Баренцевом море рыбаками всех стран.
Он выразительно посмотрел на меня.
— Тема? А?
Я не успел ответить.
— Киты! Киты на горизонте! — закричал Чубенко.
Я направил бинокль в ту сторону, куда указывал рукой боцман Чубенко, и вскоре увидел, как к большому косяку сельди, из которой Жора Остренко собирался наварить ухи, шло стадо китов. В воздухе мелькали черные спины, вырастали сказочные, хрустальные деревца фонтанов.
Если бы на китобойце раздался крик «пожар», то вряд ли он произвел бы такое впечатление. Услышав выкрики Чубенко, из всех помещений на палубу выскочила вся команда китобойца. Матросы, как наиболее ловкие изо всей команды, быстро взбежали по вантам почти до марсовой площадки. Держась одной рукой за оттяжки, другой указывая на море, они кричали «ура», а кок Остренко появился на палубе с поварешкой в руках, и, размахивая ею, он так шумел, будто именно его–то голоса и не хватало. Возбужденные выкрики китобоев мешали капитану слушать доклады Чубенко.
Он. поднял руку и зычно крикнул:
— Прекратить шум!
На китобойце установилась тишина. Только шум винта за кормой да всплеск воды под форштевнем доносились до слуха.
— Лево руля! — приказал Кирибеев штурвальному.
«Тайфун» послушно покатился влево. Судно слегка накренилось — вода ударила в правую скулу. Кирибеев шагнул к правому борту и, перегнувшись через обводы мостика, позвал вахтенного матроса. Все с интересом ждали, что будет дальше, — уже было известно, что Кнудсен отказался подходить к пушке.