Капитан Клюквин (с илл.)

На Птичьем рынке за три рубля купил я себе клеста. Это был клёст-сосновик, с перьями кирпичного и клюквенного цвета, с клювом, скрещённым, как два кривых костяных ножа.

Лапы у него были белые, — значит, сидел он в клетке давно. Таких птиц называют «сиделый».

— Сиделый, сиделый, — уверял меня продавец. — С весны сидит.

А сейчас была уже холодная осень. Над Птичьим рынком стелился морозный пар и пахло керосином. Это продавцы тропических рыбок обогревали аквариумы и банки керосиновыми лампами.

Дома я поставил клетку на окно, чтоб клёст мог поглядеть на улицу, на мокрые крыши сокольнических домов и серые стены мельничного комбината.

Клёст сидел на своей жёрдочке торжественно и гордо, как командир на коне.

Я бросил в клетку семечко подсолнуха.

Командир соскочил с жёрдочки, взмахнул клювом, и трах! — семечко разлетелось на две половинки, а клест снова взлетел на своего деревянного коня, пришпорил и замер, глядя вдаль.

Надо было придумать клесту имя. Мне хотелось, чтоб в имени был отмечен и его командирский нрав, и крепкий клюв, и красный цвет оперения.

Нашлось только одно слово, в котором есть и клюв и красный цвет, — клюква. Подходящее слово, ведь клесты живут в северных лесах, где меховые и клюквенные болота. Жаль только, нет в клюкве ничего командирского. В конце концов я назвал клеста — Капитан Клюквин.

На следующий день я проснулся пораньше, готовясь послушать утреннюю песню Капитана.

Рассвело. Солнечное пятно еле наметилось в пасмурных облаках, низко бегущих над крышей мелькомбината.

«Цик…» — услышал я.

Потом ещё:

«Цик, цик…»

«Убогая песня, — думал я. — «Цик», и всё. Маловато».

Почистив немного перья, Капитан Клюквин снова начал цикать. Вначале медленно и тихо, но после разогнался и кончил увесисто и сочно: «Цок!»

Новое колено в песне меня порадовало, но Капитан замолчал. Видно, он пережидал, выдерживал нужную паузу, прислушивался к песне, которая, так сказать, зрела у него в груди.

Впрочем, и настоящие певцы-солисты не сразу начинают кричать со сцены. Настоящий солист-вокалист постоит немного, помолчит, прислушается к песне, которая зреет в груди, и только потом уж грянет:

– Люблю я макароны!

Отцикав положенное, Капитан Капитан легонько запел. Песня получилась удивительная. Она начиналась тихим и печальным «тиу-лиу», потом сменилась задорно-молодежным посвистом, а дальше зазвенели колокольчики, как у жаворонка, послышался какой-то щебет, трели и, наконец, рулады, как у певчего дрозда.

Капитан Клюквин был, оказался, настоящий певец, со своей особой, неповторимой песней. Теперь каждая утро я слушал песню клеста, а потом кормил его подсолнухами, давлеными кедровыми орехами и коноплёй. Особенно клест любил еловые шишки.

И характер у Капитана оказался беспокойный. Весь день прыгал он по клетке, расшатывал клювом железные прутья или выламывал дверцу. Порой он любил повисеть вниз головой, задумчиво глядя в пространство.

Но больше всего хотелось Капитану раздолбать всё на свете. Прикончив шишки, какие полагались ему в этот день, он принимался долбить бузинную жёрдочку — своего деревянного коня. Яростно цокая, он смело рубил сук, на котором сидел.

Один раз я нарочно оставил клетку открытой.

Удивленно зацокав, Клювин и вскарабкался на крышу клетки. С минуту он сидел на крыше и подбадривал себя песней, а потом решился лететь. Он пролетел по комнате, и уселся на стеклянную крышку аквариума, пристально разглядывая, что там делается внутри, за стеклом.

Там под светом рефлектора раскинулись тропические водоросли - амазонские кабомбы и криптокорины, а между ними плавали королевские тетры — тёмные рыбки, рассечённые золотой полосой.

Подводный мир заворожил клеста. Радостно цокнув, он долбанул в стекло кривым клювом. Метнулись королевские тетры и клёст слетел с аквариума и напрямик к яркому солнечному окну. Он ударился головой о стекло и, ошеломлённый, упал вниз, на крышу клетки.

Осень между тем сменилась плохонькой зимой. На улице бывал то дождь, то снег, и только в феврале начались морозы. Крыша мелькомбината наконец-таки покрылась снегом, и от этого у Капитана поднялось настроение. Он пел целыми днями, и песни его звучали сочно и сильно. К этому времени Капитан свободно летал по комнате и подолгу сиживал на аквариуме, разглядывая, как течет подводная жизнь в тропиках.

В феврале, между прочим, я купил себе гитару и стал разыгрывать пьесы старинных итальянских композиторов. Особенно часто я играл Пятый этюд Джульяни.

Этот этюд играют все начинающие гитаристы, и смысл его заключается в плавном, однообразном чередовании звуков. Когда играешь быстро, звуки сливаются, и выходит, вроде ручеёк журчит.

У меня ручейка не получалось, вернее, тёк он слишком уж медленно, но всё-таки дотекал до заключительного аккорда.

Капитан Клюквин отнёсся к моей игре с большим вниманием. Поначалу звуки гитары его потрясли. Он даже бросил петь и только изредка восхищённо цокал.

Но скоро он перешёл в наступление. Как только я брал гитару, Клюквин начинал оглушительно цикать. Ему явно хотелось меня переорать.

Ноты запутывались в пальцах я злился и швырял в клеста пустыми шишками или загонял его в клетку, под пиджак. Но и из-под пиджака доносилось зловещее цыканье Капитана.

Когда я выучил этюд и стал играть его более верно, Клюквин успокоился. Он пел теперь тише, то и дело украшая пение трелью.

До этого мне казалось, что клёст орет как попало, но, прислушавшись, я понял, что это не так. Клест вроде бы приноравливается ко мне.

Я стал нарочито играть медленно, прислушиваясь к гитаре и пению. Он сопровождал игру деликатным циканьем, а в паузах заворачивал трель.