Капитан разведки
Шрифт:
– Вот такие пироги, – сказал Реутов, чтобы что-то сказать. Его руки разошлись в виноватом жесте, хотя глаза смотрели без тени смущения.
– Поганые пироги, с подначкой, – проворчал Хват.
– А ты предпочитаешь лопать настоящие, домашние? – Полковник прищурил один глаз. – С капусткой, с картошечкой, а? Сидя на печи?
– Терпеть не могу пирожки.
– Ну, это нам известно.
– Рад за вас.
– Мы за тебя тоже. Между прочим, наш психолог в точности предсказал твое поведение в подвале. Убить незнакомого человека для тебя не составляет труда, и все же ты умышленно промажешь.
– Совесть,
– Дух противоречия. Он же заставит тебя попытаться разделаться с конвоирами, поскольку быть подопытным кроликом не в твоих правилах.
– Не в моих, – подтвердил Хват.
– Слушай, а ты ведь действительно открыл огонь на поражение. – Реутов испытывающе прищурил другой глаз.
– Ну открыл. А что еще с огнем делать? Не закрывать же?
– И не жалко парнишек было?
– Жалко? – переспросил Хват. – Мне совсем другие навыки прививали.
Он отлично помнил методы психофизической подготовки разведчиков. Их не просто обучают убивать, а заставляют относиться к этому как к повседневной работе. Подумаешь, убить человека! А для чего еще создан настоящий мужчина? Детишек плодить? Дома строить? Деревья сажать? Не без этого, конечно, но кто-то же должен еще и защищать этих детишек, эти дома и сады. То есть убивать врагов. Беспощадно, умело, жестоко.
Для новичков в училище изготавливали чучело, одевали его в старую десантную форму, покрой которой был стилизован под полевое обмундирование армии США, в нагрудный карман прятали какой-либо документ. После этого инструкторы обильно поливали манекен кровью, а в расстегнутую куртку помещали внутренности бродячей собаки или коровы, неосторожно забредшей в расположение части. Когда отдавался приказ обыскивать этот «труп», далеко не каждый оказывался способен ковыряться в кровавом месиве кишок, но неженок заставляли преодолевать этот психологический барьер. Хвату дважды приказывать не пришлось. Он выдержал испытание с первого раза.
Следующим этапом было воспитание в подчиненных готовности убить врага любым из изученных способов. Для этого опять могла пригодиться бродячая псина… или пушистый щенок, или игривый котенок, такой ласковый, такой трогательный в своей беззащитности. Психологически было очень тяжело лишать жизни ни в чем не повинное существо, однако каждый знал, что без этого нельзя. Ведь спецназовец обязан уничтожить любого мирного жителя, случайно обнаружившего группу в тылу врага. Это может быть ребенок, старик, женщина. Однако если пожалеть их, то они почти наверняка выдадут группу противнику, и тогда прольется твоя собственная кровь.
От бойца, не переносящего вида насилия, толку мало. Те, которые падали в обморок, когда при них пытали пленных, потом либо сбегали с поля боя, либо становились предателями. Выполняя рейды на чужой территории, Хват собственноручно расстреливал трусов и не испытывал ни малейших угрызений совести.
А вот Тузиков и Бобиков, которых душили и резали курсанты, он в глубине души жалел, не признаваясь в этом окружающим. Приходилось верить инструкторам, утверждающим, что подобные упражнения – необходимый элемент воспитания психологической устойчивости. Какие, к черту, сантименты, когда тебе приказывают не только прикончить четвероногого друга, но и слопать его вместо обеда! Щи да каша – пища наша? Ха, это сказано про кого угодно, только не про спецназовцев ГРУ. Желудок каждого из них привык переваривать мясо собак, кошек, крыс, насекомых, лягушек, змей. Плакали, блевали,
Желающих не находилось.
Вот почему среди мужчин, прошедших столь жестокую подготовку, не встречались слабаки, подверженные поствоенному синдрому. На памяти Хвата не было ни одного бойца спецназа, который очутился бы в психушке либо подался в монахи. Добренькие по домам сидят, мюсли кушают, телевизионным проповедям внимают. Воротят носы от кадровых военных, все из себя такие чистенькие, благородные, либеральные. А когда появляется враг, вопят хором: караул, убивают! И на помощь им приходят те самые профессионалы, которых они просто презирали.
Все это было так, но все равно на душе у Хвата скребли кошки. Отвык он быть машиной для убийства.
– Что показали результаты моего психологического теста? – поинтересовался он, водя взглядом по знакомому кабинету. – Я готов к труду и обороне?
– С некоторыми оговорками. – Реутов поднес к глазам лист с отпечатанным текстом. – По заключению медиков ты потенциально способен выполнить любое задание, даже если это не сулит тебе никакой ощутимой выгоды. Но ты не умеешь, точнее, не хочешь идти на компромиссы. Выражаясь научным языком: у тебя четко выраженная собственная позиция, вступающая в противоречие с чужой волей. Уразумел?
Хват приподнял бровь:
– Но, в общем, я надежный товарищ?
– В общем, капитан, я в тебе с самого начала не сомневался.
– Если вы не сомневались, товарищ полковник, то зачем понадобился этот спектакль с пистолетами? – Ладони Хвата, выложенные на стол, сжались в кулаки. Сколько можно устраивать эти чертовы проверки? Что они дают?
– Что они дают, спрашиваешь? – усмехнулся Реутов. – Нам, по сути дела, ничего. А тебе, капитан, урок. Тебя ведь как сопливого пацана взяли возле магазина. Купился ты тогда, на сострадании к ближнему купился. Хорошее чувство, спору нет. – Полковничье лицо выражало убежденность в прямо противоположном. – Для христианского проповедника, скажем. Но в нашем деле сочувствие крайне вредно и даже опасно. У нас тут не курорт, сам понимаешь.
– Чистилище?
– А что, очень даже подходящее сравнение. Отделяем семена от плевел.
– Мы, надо понимать, семена?
– А как же? – изумился Реутов.
– Только всходы очень уж кровавые.
– Если хочешь сеять разумное, доброе, вечное, то тебе в школу нужно. Преподавателем. Хотя теперь уже поздновато. Назвался груздем, полезай…
– В петлю, – перебил полковника Хват. – Хватит меня уму-разуму учить. Я еще вчера свой выбор сделал.
– Я тоже, – сказал Реутов.
Они осклабились, сделавшись похожими на волков, готовых биться за место вожака стаи. Выбор оба сделали не вчера, а давным-давно, когда поступили в военное училище ГРУ. Там им привили одинаковые понятия о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Никакой рыцарский орден, никакая масонская ложа не объединяют людей, как спецназ. Это не просто род войск, это изолированный мир, где каждый живет на пределе человеческих сил… и за их пределами. Их бытие не имело ничего общего с будничной жизнью большинства людей. Они выработали в себе те качества, которые могут ужаснуть нормального обывателя.