Капитан "Старой черепахи"

Линьков Лев Александрович

— Ни сна, ни отдыха! — проворчал Фомин, уви­дев боцмана. Сказал, поскользнулся и выпустил снасть. Парус распустился, шхуна повернула в пол­ветра и резко накренилась. Волна обдала палубу брызгами.

— Ты что, не проспался?! — прикрикнул боцман. И тут по запаху почувствовал, что Фомин навесе­ле. — Да ты вроде выпивши?

— Я чуть-чуть, помалкивай! — пробормотал Фо­мин.

— Эх ты, горе луковое!

Боцман хотел было пойти сказать о проступке Фомина командиру, но раздался сигнал о появлении какого-то судна.

— Может, мне показалось, — говорил впередсмо­трящий

Уланцев, указывая Ермакову направление.

— Она, она, голубушка! — обрадованно прошеп­тал Андрей, словно остерегаясь, что Антос может его услышать, и прильнул губами к переговорной тру­бе: — Заводи мотор! Полный вперед!

До сих пор, чтобы не выдать себя шумом мотора, «Валюта» шла только под парусами.

Дальнейшее сложилось как нельзя лучше для по­граничников: они отрезали шхуне контрабандиста путь в открытое море и держали ее под пулеметным огнем. Оставалось стремительно выскочить под са­мый форштевень «грека».

— Самый полный вперед! — скомандовал Ерма­ков. — Грот до места!

И тут Фомин вторично замешкался, выпустил шко­ты, и подхваченный ветром парус взвился кверху.

Ковальчук подскочил к Фомину, хотел поймать пляшущий шкот и подтянуть парус, но новый порыв ветра с треском сорвал грот и унес его.

Антос немедля воспользовался замедлением хода «Валюты», поднял все паруса и стал уходить от по­граничников. Пока на шхуне достали из трюма новый парус, поставили, судно грека было уже вне преде­лов пулеметного огня и настолько вырвалось вперед, что дальнейшее преследование его было бессмыс­ленно.

Разъяренный Ермаков подбежал к Фомину и схва­тил его за ворот бушлата.

— Ты пьян, негодяй, пьян! Упустили из-за тебя Антоса!

— Извини, Альбатрос! — невнятно бормотал Фо­мин, которого качка разморила еще больше.

— Марш в кубрик!

Ермаков не смог сдержать приступа гнева.

— А ты, боцман, чего глядел? — набросился он на Ковальчука. — Ты где был?..

5

Еще два человека желали не меньше погранични­ков, чтобы «Валюта» догнала грека Антоса: Николай Ивакин и Иван Вавилов.

Взобравшись следом за Тургаенко на борт, Ива­кин, хотя и не был моряком, сразу понял обстановку: Антосу крышка! Для того чтобы понять это, достаточ­но было взглянуть на испуганных контрабандистов. Антос с яростью в голосе, не жалея грубых слов, от­давал команды. «Валюта» отрезала «греку» путь.

Пограничники обстреливали контрабандистов до­вольно метко: два матроса были ранены, в несколь­ких местах пули пробили фальшборт и паруса. Нико­лай явственно слышал удары пуль о дерево и треск парусины. Нельзя сказать, чтобы эти звуки были при­ятны для слуха, но ему некогда было обращать вни­мание на пули, нужно было сообразить, кем из коман­ды Антоса следует заняться, если они. станут сопротивляться пограничникам. Первой мыслью бы­ло — броситься в случае чего на Антоса, но Нико­лай тотчас отказался от этого намерения: таинствен­ный пассажир, вот кто, видимо, был здесь и самый главный, да, пожалуй, и самый опасный противник. Он отдал на незнакомом языке какое-то короткое приказание

Одноглазому, прикрикнул на растерявшегося Тургаенко и вытащил из-под плаща пи­столет.

И вдруг обстановка переменилась: «Валюта» по­чему-то стала быстро отставать, и Тургаенко с облег­чением произнес:

— Отчалила «Старая черепаха»!..

Надо что-то немедленно предпринять, чтобы за­держать контрабандиста! Ивакин рассмотрел в тем­ноте прикрепленный к фальшборту отпорный крюк, не задумываясь, выхватил его из пазов и ринулся к стоящему у штурвала Антосу. «Если сломать штур­вал, шхуна потеряет управление!..»

— Стой! Стой! — крикнул Тургаенко, хватая Ивакина за полу тужурки.

Но Николай вырвался и размахнулся крюком. Штурвал был бы уничтожен, если бы Антос не прыг­нул навстречу Ивакину и не бросился ему под ноги.

Крюк обрушился мимо цели.

Николай упал, и прежде чем он успел подняться, пинок сапогом в живот лишил его сил. Удары по­сыпались на него со всех сторон.

Николай все же поднялся и тоже кого-то ударил, но на него навалилось сразу трое, связали и, про­должая пинать и бить, проволокли по палубе, отперли люк и сбросили по крутому трапу в кубрик. Им на­верху было сейчас не до Ивакина, сначала надо скрыться от «Валюты»...

Вавилов с тревогой и страхом прислушивался к происходящему наверху. Он понял, что Антос при­нял каких-то пассажиров и что за ним началась по­гоня. .

Поднявшись по трапу к самому люку, Иван слы­шал и суматоху, и крики, и шум драки.

Сброшенный сверху человек сбил его с ног, и, па­дая, Вавилов больно ударился о ножку стола головой и разбередил раненую руку.

Очнувшись, он подполз к неизвестному человеку, который оказался совсем молодым парнем, почти юношей.

Юноша пришел в себя минут через десять. Увидев в полумраке Вавилова, спросил:

— Ты русский?

— Русский, русский, — обрадованно прошептал Иван.

И тогда юноша собрал остаток сил, оттолкнулся локтями от пола и ударил головой в лицо ошеломлен­ного Ивана:

— Предатель!..

Вавилов не успел слова сказать, как снова от­крылся люк и в кубрик спустились Антос и какой-то незнакомый человек в зюйдвестке.

Антос осветил фонариком окровавленное лицо юноши и пнул его в плечо:

— Кто тебя подослал? Большевик?..

— Такие не говорят! — сказал человек в зюйд­вестке.

...Под утро дождь перестал. В кубрик, где лежал связанный Николай Ивакин, вновь спустились контра­бандисты.

Два матроса выволокли его на верхнюю палубу и там опять допрашивали, били и, ничего не добив­шись от него, поставили у левого борта.

«Сейчас расстреляют!..»

Избитый, промерзший, сплевывая солоноватые сгустки крови, Николай стоял, заложив руки за спи­ну, с ненавистью глядел на Антоса Одноглазого, на Тургаенко, на человека в зюйдвестке и ждал смерти.

Один из матросов развязал опутывающие Николая веревки — шкипер берег каждый обрывок. Наконец-то можно переступить с ноги на ногу и расправить плечи, хотя каждое движение причиняло острую боль. Николай от слабости покачнулся, опустил голову, но тотчас снова поднял ее.