Капитанские повести
Шрифт:
Брат не выдержал непривычной, на удачу, рыбацкой работы, моря и суматошного города, отбыл обратно в деревню, а Михаил Иванович остался и, начав с ученика салогрея, пенсионный расчет получил с капитанских заработков. Спасибо добрым людям. Заставили кончить школу, а потом он и сам в числе первых, осилил мореходный техникум, и стал работать по судоводительской линии, и начал с третьего помощника на РТ «Акула», и плавал на «Сазане», и на знаменитом «Кирове», и еще на других, — а всего судов у него в биографии было немногим больше десятка: не терпел он перемен, и сам, по доброй воле, с судна не переходил, разве что когда повышали в должности. И пока он плавал, учился и опять плавал, все некогда ему было жениться, и женился он перед самой войной, в отпуске, у себя в деревне, куда заехал по весне помочь брату. Женился на красивой не по себе и неприступной девушке: видать, повезло ему как заезжему, да к тому же еще и моряку. В деревне же его и застала война, и жена два дня не отпускала его на вокзал в город, прятала деньги и документы и валялась у крылечка в ногах. Сначала Михаил Иванович удивлялся, с чего это она, такая ледышка, вдруг взвилась, а на третий день тряхнул ее за душу и сказал:
— Ты меня перед людьми не позорь, я как-никак партийный, и штурман я к тому же!
Тогда она вернула ему документы и деньги, и он отправился в город на вокзал, чтобы добираться до своего траулера в Мурманск.
По дороге дернула его нелегкая зайти за справкой в военкомат, и тут его, как не имевшего звания офицера запаса, поскольку до войны после техникума таких званий не давали, вот тут-то его и мобилизовали и отправили, учли все же образование, на курсы артиллерийских командиров в Уфу. Через год выскочил он оттуда младшим лейтенантом, и отправился на фронт под Старую Руссу, и закончил войну начальником полковой разведки в Будапеште, и очень ему повезло, потому что остался он жив. Только под Шепетовкой, при контузии, тряхнуло так, что он прикусил себе изнутри щеку, и теперь этот рубец начинал чесаться, когда Михаил Иванович волновался. А в Будапеште было по-другому. Светло там было ночью от горящих домов, и, когда Михаил Иванович на рекогносцировке выглянул из-за угла, ударило его в плечо, закрутился он волчком и вспомнил себя уже в санбате. И снова ему повезло, потому что осколок прошел навылет, кое-что зацепил, но кости и мускулы остались целы. Но и боль осталась. Каждое утро, изо дня в день, плечо начинало ныть в пять утра, потому что ранило его в пять утра.
Демобилизовался он в сорок шестом, забрал жену с дочкой и двинул в Мурманск и начал свою морскую жизнь сызнова, пойдя штурманом к старику Копытову.
Рыбки наловился он вволюшку, пока не перебрался на плавбазу, а затем на транспортный рефрижератор, так что всю рыбную индустрию знал Михаил Иванович назубок — от трального буя до холодильников рыбокомбината. У многих ума набирался — начиная с великих рыбацких капитанов Демидова, Копытова и Стрельбицкого, многим и сам отдавал, что за душой имел, но больше всех привязался он на старости лет, под пенсию, к своему старпому Славке Охотину, просто диву даться можно, так любил парня, что даже в зятья себе не прочил, не звал. Наверно, под старость у многих в работе так бывает: хочется оставить при деле кого-то вместо себя, свое передать, словно бы самому не совсем из дела уйти.
Славка Охотин пришел на «Кустодиев», отплавав после мореходки восемь лет против строковских сорока. Было с чего покипятиться поначалу, это уже потом потихоньку-помаленьку, и не без помощи, как говорится, партийной организации, все притерлось, сошлифовалось и замком сомкнулось.
Но чем Славка сразу взял, так это тем, что очень уж искренне к работе относился да всякую тонкость в деле старался постигнуть сам. Так до конца и не приучился небрыкливо советы Михаила Ивановича слушать.
Однако за прощальной чаркой, сдавая пароход Славке, Михаил Иванович не удержался:
— Все ж таки, Слава, тебе матереть пораньше надо. Смотри-ко, время нас обгоняет, кругом индустрия, толковые ребята нарасхват. А флот как растет! Если дело так дальше пойдет, а оно так и запланировано, то вы скоро в двадцать пять лет капитанами дай бог на каких кораблях будете! Тут нутряного таланту мало, институтским познанием в мореходной астрономии не отделаешься. Нужно руку на жизни набить, вот в чем дело, сынок. Так что ты детские сопли поскорей подбирай. Капитаном быть не просто.
— Опять — последняя инстанция перед богом?
— Это точно сказано, голуба. Но ведь это одна сторона. А другая — то, что ты судном должен хозяйствовать не хуже, чем председатель Совета Министров — государством. У тебя только масштабы помельче да министров поменьше, понял? Ай, не просто быть капитаном…
«…Интересно, как-то он там, Славка, управляется? Говорят, неплохо, третья премия за ними, а все же самому интересно… — думал Михаил Иванович, сидя за письменным столом в кресле, в валенках ноги отогревая и ожидаючи радиста, который позвонил и сказал, что сей миг принесет важную радиограмму. — Жаль, что не встретились в порту, и опять, наверно, разойдемся… Если он на лето в отпуск пойдет, обязательно пойду ему на подмену…»
Зашел в каюту радист, отдал радиограмму:
— Это из управления. Пора веревки отвязывать, Михаил Иванович, так выходит?
— Им легче, — покряхтел Михаил Иванович, — все распланировали, море, правда, забыли… Это каким же ходом мне лететь надо будет, чтобы к сроку успеть?
— Полным, Михаил Иванович, — засмеялся радист.
— То-то и оно. Вишь ты, в ноль часов и не позже у южных причалов быть надлежит. Вагоны, вишь ты, уже простаивают. Чего же вы мне эту селедку в бочках подсунули? Какие штрафы железная дорога дерет, это я давно знаю. Что им, разгружать больше некого?..
18 ч 40 мин — 21 ч 10 мин
От «Арктики» отошли удачно: помогло течение. Как только отдали швартовы, суда отбросило друг от друга.
Михаил Иванович не раздумывал, идти ли в порт вокруг острова или кратчайшим путем через узкий Кильдинский пролив, по-местному — Кильдинскую салму: времени было в обрез. Выбран был пролив, и выбран был не экономичный, но самый быстрый режим хода: на гребной двигатель работали все четыре электрогенератора.
К самому узкому месту пролива, к светлому песчаному мысу Пригонный, следовали малым ходом: прямо почти на дороге лежал круглый, словно каравай, каменистый островок Малый Кильдин, и нужно было делать крутой поворот сначала вправо, а потом влево, в обход камня.
Уже темнело, только слабый свет разливался с чистого морозного неба и заснеженных берегов. Мигал впереди огонек на Малом Кильдине и справа — над самой водой, на Пригонном. Серый свет и снег скрадывали расстояние, вода и берега нереально повисли вокруг «Антокольского», и Михаил Иванович приказал включить радиолокатор, перестав доверять оценке мира на глаз, — слишком что-то все вокруг выглядело зыбким, хотя Михаил Иванович и проходил этим самым проливом за свою жизнь, может быть, сотню раз.
Поравнялись с огоньком на мысе Пригонный, и Михаил Иванович скомандовал положить руля право на борт. «Антокольский» пошел за рулем, кренясь налево, и вдруг лег на борт так, что на грузовую палубу стала заплескиваться вода. Что-то с треском поехало к борту под полубаком, с грохотом посыпались со стола в штурманской прокладочные инструменты, упал и покатился по рубке мегафон.
— Одерживай! Одерживай! — заспешил Михаил Иванович, но рулевой уже и без того инстинктивно стал отводить руль. — Одерживай и давай потихонечку влево, только потихонечку.