Капитолина
Шрифт:
– Как был одет?! – поинтересовался Приходько и тут же поправился. – Как он сейчас одет?
– Очень хороший серый костюмчик и черные ботиночки.
За их спинами призывно крякнул Митрич.
– Так это… того… видал я мальчонку похожего, ага.
– Где?! – в один голос спросили милиционер и еврейская мама.
Дворник махнул рукой в сторону привокзального буфета.
– Так это… он за кошкой побежал. Я ему говорю, мол, малец, а мамка твоя где? А он мне такой: а вы с какой целью интересуетесь? И лицо такое хитрое, и спросил
Митрич вынул изо рта обслюнявленную козью ножку, поплевал на палец и аккуратно притушил. Засунул в карман и взялся за метлу.
Приходько быстро пошел в сторону буфета, женщина, подхватив чемодан и придерживая шляпку, побежала следом.
Впрочем, поиски окончились даже не успев начаться – из-за угла вышел маленький мальчик в сером костюмчике. На чернявом лице сияло благодушное выражение, в руках был пушистый дымчатый кот.
– Моня! – строго сказала женщина и поставила чемодан. – Моня, ты совсем не любишь маму?!
Мальчишка, бережно поглаживая кота, снисходительно и слишком по-взрослому для пятилетнего ребенка ответил:
– Мама, не спрашивайте вопросы, лучше посмотрите, какой у меня кот!
– Моня! – топнула каблучком мать. – Тебе кот дороже матери?! Что сказал бы папа?!
– Мама, я вас уверяю, папе уже все равно. И даже когда он был жив, ему таки тоже было все равно.
– Моня, как ты можешь так говорить о папе?! Куда ты дел свой стыд?!
– Мама, что вы скажете за кота? Вам нравится? – мальчишка поднес животное к лицу матери.
Женщина вздохнула и повернулась к заскучавшему сержанту.
– Товарищ милиционер, вы знаете, кем был отец Мони?
Приходько пожал широкими плечами, что означало две вещи: он не имеет понятия и ему глубоко все равно.
– А я вам таки скажу! – воскликнула женщина, уязвленная таким равнодушием. – Покойный Петр Абрамович Шниперсон был известным в Жмеринке портным. К нему ходили за костюмами и платьями, он шил, не побоюсь этого слова, просто таки фундаментальные вещи!
Сержанту совсем стало скучно. Он поспешно козырнул.
– Всего хорошего, гражданочка!
– Спасибо.
– Та нема за що!
Приходько так торопился, что даже не обернулся. Впрочем, с каждым шагом настроение улучшалось – перед внутренним взором снова возник стакан чая с ароматными веточками смородины.
«Эх, сала нема!», – с сожалением подумал он и взялся за дверную ручку. Но, видно, судьба решила, что с чаем бравому сержанту надо повременить – краем глаза Приходько заметил странную худенькую фигурку, крадущуюся под вагонами.
Девчонка!
Сержант, неслышно для своей огромной комплекции, спустился на гравий путей и медленно пошел за ней. Под сапогом предательски щелкнул камешек, девочка обернулась и увидела крадущегося в десяти метрах милиционера. Вылезла из-под вагона и кинулась в сторону стоящего на второй платформе пассажирского поезда.
Приходько с трудом протиснулся под сцепкой и, ругаясь на украинском и русском, выбрался на другую сторону. Огляделся: девчонки не было.
Он с досадой сплюнул, пригнулся и заглянул под вагон. Свистнул двум дежурившим на перроне милиционерам и призывно махнул рукой.
***
Капа крепко ухватилась за деревянную раму, подтянулась и влезла наполовину в узкую щель открытого окна плацкартного или, как еще называли, «жесткого» вагона. Пассажиры, группа молодых людей, до этого момента оживленно беседующих, затихли и с удивлением уставились на неожиданную гостью.
– Ты кто? – строго спросила девушка с косами.
– Капа, – прохрипела девочка. Опустила руки на столик, заваленный бумажными кульками, и попыталась втянуть свое худенькое тельце внутрь.
– Ребята, ну что же вы стоите?! Помогите! – воскликнула другая пассажирка – хорошенькая, с обильно усыпанным веснушками вздернутым носиком.
Ребята, двое парней в грубых штормовках, подхватили Капу и втянули в вагон. Бережно поставили на пол.
– Спасибо! – Капа осторожно выглянула в проход.
– Ты откуда и куда? – поинтересовалась девица с косами. Сузившиеся в подозрении глаза осмотрели ее детдомовское платье.
– Я же сказала! Капа! – с вызовом ответила девочка.
– А почему ты влезаешь в окна? – продолжала допытываться девица. – У тебя билета нет? Ты безбилетница?
В планы Капы совсем не входило делиться с первыми встречными своими планами, поэтому вопрос был проигнорирован. Она еще раз выглянула в проход, просчитывая пути к отступлению.
– Ой, Лидка, ну что ты к девочке привязалась?! – возмутилась курносая. – Какая тебе разница?! Тут тебе не комсомольское собрание!
Ее тонкие руки притянули Капу, а дружелюбный голос спросил:
– Меня, кстати, Леной зовут. Капа, ты есть хочешь?
Капа есть не хотела, она хотела на Север. Но выходить из вагона сейчас было опасно – кто знает, где сейчас этот милиционер? Может, он сейчас ходит снаружи, возможно, даже не один. Поэтому Капа кивнула.
Студенты одобрительно зашумели. Усадили ее на крашенную коричневой краской лавку, один из парней, высокий и плечистый, достал из походного рюкзака банку тушенки и нож. Сильным движением загнал лезвие в крышку, через пару секунд придвинул к ней открытую банку и протянул алюминиевую ложку.
– Ешь! – торжественно сказал он. – Меня Костей зовут.
– Спасибо, Костя!
Она ухватилась за ложку, стараясь не обращать внимание на пристальный взгляд девушки с косами. Остальные же Капе нравились: веселые, немного бесшабашные и бесконечно целеустремленные. Судя по их походной одежде, сваленным прямо в ноги рюкзакам и задорному настрою, все они направлялись на какую-нибудь союзную молодежную стройку, коих в те послевоенные времена было хоть отбавляй. Страну восстанавливали, поднимали из руин, возрождали из пепла.