Капкан для оборотня
Шрифт:
— Софья Андреевна, ко мне — никого, — буркнул он в селектор и поспешил за посетителем, уже скрывшимся в потайной комнате.
— Ты чего это… — злобно зашипел секретарь обкома в лицо бесшабашного гостя, — совсем всякую осторожность потерял?
— Да кто вас посмеет подслушивать, василий Борисович? — тот по-прежнему оставался безмятежен, но попыток открыть принесенный с собой дипломат пока не предпринимал.
— Кто-кто? Дед Пихто!
— КГБ, что ли? Так им еще в шестьдесят шестом году секретным цековским постановлением запретили вести слежку за руководителями
— А, ты кто — партийный руководитель, что ли? Следить могут за тобой, а попасть рядом могу и я…
— Понял, понял, понял… — рассыпался в нарочитых извинениях посетитель.
— То-то же. Что у тебя там? Давай, показывай.
Плеткевич сел за небольшой столик и положил на него дипломат. Затем открыл второй замочек и ловко откинул крышку кверху. В недавно вошедшем в моду дипломате лежали две бутылки марочного армянского коньяка «Ани», большой футляр, обтянутый синим сафьяном, и скромный сверточек, обернутый обычной упаковочной бумагой.
— Это Вашей супруге, Веронике Сергеевне, — футляр был извлечен гостем и осторожно раскрыт, — у нее через две недели день рождения.
Внутри футляра на синем бархате тяжело золотилось колье со сверкающими подвесками.
— Брильянтики, — зашептал Плеткевич, — как говорится, чистейшей воды.
— Спасибо. Непременно передам и приглашаю сразу на день рождения, чтобы не забыть.
— А — это… — гость ногтем пальца надорвал упаковку и показал две пачки серо-зеленого цвета, — денежки. Ваша доля по дагестанским делам за это полугодие.
— Валюта?
— Точно-с, двадцать тысяч североамериканских долларов.
— И, что я с ними буду делать? В сберкассу положу? — деланно осерчал Ступенев.
— Можем поменять и на наши. Нет проблем. По курсу черного рынка это составит около ста семидесяти тысяч рублей. Ваша заработная плата аж за шестьдесят лет. На эти деньги можно приобрести шестнадцать «Волг» последней модели. А если перепродать их на Кавказ…
— Ну, хватит, хватит, — голос секретаря обкома стал действительно раздраженным, — торгаш и есть торгаш, тебе бы только махинации крутить, да людей обманывать.
Он сунул сверток в карман своего пиджака, не замечая недоброго прищура в сузившихся глазах Плеткевича.
— Открывай коньяк, отметим это дело по славянскому обычаю, — Ступенев достал две рюмки и большую плитку шоколада из стоящей рядом приземистой тумбочки.
Оба выпили и блаженно прикрыли глаза, как бы прислушиваясь к проникновению благородного напитка в организм.
— Хорош коньячок, — отломив дольку шоколада, оценил хозяин, — люблю армянский, ни с какими «Наполеонами» не сравнить. Ты это… Завез бы ящичек-другой на дачу, а то закончился…
— Сделаем, василий Борисович. Правда, «Ани» двадцатилетней выдержки не обещаю, туго с этим сейчас, но «Арарат» будет точно.
Ступенев налил еще по рюмке, завинтил пробку на бутылке и поставил ее в тумбочку.
«Вот жмот, — поморщился Плеткевич, — хоть бы по третьей налил, раз по славянскому обычаю».
Но вслух, конечно, сказал совсем иное, подняв рюмку на уровень глаз и любуясь слегка дрожащим цветом темного янтаря:
— Ваше
Секретарь обкома лишь кивнул головой, восприняв сказанное, как должное и как вполне заслуженное.
Немного посидели молча. Затем Плеткевич, пользуясь моментом, решил некоторые вопросы выделения фондов на дефицитные товары. Ступенев наложил нужные визы без всякого согласования и обсуждения.
Видя, что гость уже собирается уходить, секретарь обкома, помявшись, вдруг перевел разговор на совершенно иную тему.
— Погоди. Тут такое дело… Скажи своему сыну, Пашкой его зовут, по-моему… Чтобы отстал от моего Игоря. История эта темная с утопленницей… Наркотой, замечаю, стал баловаться…
— Василий Борисович! — вспыхнул собеседник, — только без обиды! С девкой-то Ваш Игорь затеял, и пацана он пытался пришить — точно знаю. Не в курсе, как там и что произошло, но мой Пашка удержать его пытался…
— Ну, ты полегче, ты соображай чего…
— Да соображаю я. Дайте сказать. И наркотики мой не употребляет. Хранил — знаю, угощал друзей — да. Но сам — ни-ни. Я, конечно, скажу ему, но и вы… Надо меры какие-то принимать. Следак настырный попался, копает, рыщет…
— Слушай, если ты еще хоть раз, кому-нибудь об…
— Все. Молчу, молчу. Это ж я по-свойски…
— Свояк нашелся. Ты смотри мне, этой паленой водкой дел не наделай. Людей не потрави. А то «по-свойски» и южную сторону камеры обеспечу.
— Василий Борисович! Господь с вами! Водка вполне нормальная. Спирт из Дагестана поступает качественный, в цистернах. Здесь только разбавляют, как положено по Менделееву — сорок градусов, и разливают в заводском цеху, на нормальном оборудовании. И торгуют этой водкой только…
— Мне твои подробности не нужны. Я сказал, смотри — доиграешься. Все иди.
И хозяин встал, давая понять, что разговор закончен.
Белая «Волга» легко бежала по свежеуложенному асфальту. Плеткевич, по обыкновению, сидел рядом с шофером. Лицо его было сумрачно, глаза сощурены, губы сжаты.
«Вот, сволочь», — мысли медленно ворошились в голове Плеткевича, когда он уже садился в служебную машину, по штату ему не положенную и состоявшую на балансе в облпотребсоюзе.
Сволочь, да к тому же тупая и самодовольная. Не поймет никак, что он полностью от меня зависит и его судьба в моих руках. Кормлю его, пою, бабами снабжаю, сколько денег ему уже выложил… Ничего — до поры, до времени. На коленях будет ползать. Не ведает, что портативный импортный диктофон исправно фиксирует все наши разговоры. Есть и снимочки любопытные в саунах разных, и даже вполне качественная видеозапись его художеств с комсомольскими красотками… Документики с его чудовищными, по размаху, визами исправно хранятся… И сынок его здорово влип. Может пора и приструнить этого тупорылого чинушу?