Капкан на Инквизитора
Шрифт:
Наследник рода Дагеддидов покосился на него и сплюнул кровью.
– Я всю жизнь искал ту, с которой смогу сделать наследника, - эти речи давались нелегко. Седрик чувствовал, что товарищу по несчастью не нравилось то, что он видел и слышал, но собственная судьба и лежавшая на руках романка волновали его теперь гораздо больше чувств его любовника.
– И, по-моему… я боюсь, чтобы это оказалось правдой, но я, кажется, наконец, ее нашел.
Роман сдвинул брови. На его щеках заиграли желваки.
– Почему я никогда не знал, что ты ищешь женщину?
– Я никому не говорил, - Седрик сделал еще одну попытку приподнять свою драгоценную находку.
–
Хмурившийся все больше Эруцио шагнул вперед, хватая плечо де-принца и предупреждая его от третьей попытки.
– Постой. Я только заметил это… Смотри, она ведь не из веллов. Она романка!
Седрик поморщился. Собеседник начал его сердить. К тому же, пострадавшее лицо сильно болело, наливаясь горячей опухолью.
– И что такого?
– все же сдержался он.
– Ты ведь тоже роман.
– Да, но добропорядочные романки сидят в Роме! Сюда, в Веллию, бегут, спасаясь от справедливого возмездия, только одни ведьмы. Седрик, очнись, это ведьма! Она тебя околдовала!
Де-принц закатил глаза. Раздражение помогло ему собраться с силами и он, наконец, вскочил на ноги, оторвав до странности тяжелое тело девушки от земли.
– Никакая она не ведьма, - пыхтя от напряжения, твердо проговорил он, резким движением закидывая руку романки себе на плечо.
– Иначе швырялась бы в меня магией, а не махала мечом. Хорошо, что вспомнил - вон ее меч. Подбери, я не хочу его здесь оставлять.
Помедлив, Эруцио повиновался. Подняв посеребренный клинок, он сунул его подмышку. Лицо его как-то странно кривилось.
– И ты собираешься тащить ее в лагерь?
– справившись с собой, выкрикнул он уже в спину Дагеддиду. Тот поддернул вверх свою сползающую ношу.
– Нет, - натужно просипел де-принц, рывком головы откидывая волосы с лица.
– Не в лагерь. Есть у меня одно место… Проклятие, да что такого в этой женщине, если она весит, как здоровый легионер?
========== - 11 - ==========
Помогая себе задом, Седрик захлопнул за собой дверь и, подцепив локтем, на всякий случай опустил засов. Потом донес мису с нагретой водой, которую держал перед собой обеими руками, до ложа и опустил на недавно вымытый деревянный пол. Подняв голову, он встретился с блекло-зеленым взглядом своей прекрасной пленницы, и на миг ему сделалось не по себе.
Так смотрят на уже мертвеца.
Седрик готов был признать – у романки имелись причины сердиться. У любой женщины, если она пришла в себя на незнакомом ложе, обнаженной и с прикрученными к изголовью руками, они имелись.
– Те грязные куски кожи, в которых ты была, сильно отсырели, - примирительно пробормотал он, несмотря на то, что девушка смотрела молча. – Тебе принесут другую одежду. Негоже…
Он не договорил, доставая из мисы тряпку. Выдавив из нее воду, де-принц потянулся к прекрасному, но порядком замурзанному женскому лицу. Романка ожидаемо дернула головой, не желая прикосновения к себе. С некоторым удивлением Седрик отметил, что рана на ее голове почти затянулась.
– Все равно тебе нужно умыться, - вынужденно выдавил он, по-прежнему ощущая сильную неловкость под полупрезрительным и каким-то инквизиторским взглядом прекрасной пленницы. Он обратил внимание, что края веревки, которой были связаны руки девушки, сильно истрепались – по-видимому, пока его не было, она не теряла времени даром, изо всех сил пытаясь освободиться. – И, все же, может быть, скажешь, наконец, свое имя?
Романка бросила на него еще один непонятный
– Рук пока не развяжу, - подождав и не получив ответа на свой вопрос, де-принц запустил пальцы в ее густые жесткие волосы. Силой развернув голову девушки лицом к себе, он не ослаблял хватки, пока не обтер всю грязь, и только после этого отпустил. – Ты и так пролила уже королевской крови больше, чем нужно для того, чтобы по закону снискать казнь под пыткой. Не хочу, - он усмехнулся, - чтобы ты опять мне что-нибудь сломала или… отрезала.
Разозленная насильным умыванием, романка снова дернула связанными руками. Ее губы раскрылись, словно она хотела что-то сказать. Но она так и не произнесла ни звука. Зато до Седрика, наконец, дошло.
– Ты что, не можешь говорить?
Романка яростно закивала, двигаясь на ложе и выламывая собственные запястья в надежде, что на сотый раз веревка поддастся. Седрика вновь обдало терпким, неженским запахом, который у него вызывал знакомое томление во всем теле. Поневоле де-принц опустил взгляд на колыхавшуюся грудь взбешенной девушки и вдруг отчетливо понял – терпеть он больше не в силах.
Он стянул через голову рубаху. Романка замерла, перебирая только пальцами связанных рук по взлохмаченной кайме веревки. Но когда тяжелое тело Седрика вдавило ее в постель, вновь забилась, исступленно мотая головой и дергая горлом. Мявшему в ладонях женскую грудь и вдыхавшему резкий мужской запах Седрику показалось, что он различает даже отдельные слова. Наиболее частыми из которых было «не смей» и, вроде бы, «сукин сын».
– Так надо, - сипло выдохнул он у напряженной женской шеи. – Сейчас… так… надо…
Романка взбрыкнула всем телом, едва не сбросив его на пол. Взгляд ее блеклых глаз сделался болотным, и теперь в нем отчетливо сквозил заполошный, почти животный страх. Однако этот взгляд и сопротивление девушки не остановили, а наоборот подстегнули де-принца. Седрику, который с трудом удерживал в руках злобно скалившуюся романку, в какой-то момент стало казаться, что то, что происходит между ними - это не любовь, пусть и насильная, а яростный поединок двух крепких и умелых воинов. И победитель этого поединка получал подарок - некое признание судьбы. Проигравший же терял нечто настолько важное, что оно перевернет всю дальнейшую жизнь - какой бы она ни была. Седрик знал, что он теряет, если не сможет одержать верх. Что теряла романка - оставалось лишь догадываться. Если даже она была невинна, удел женщины рано или поздно лишиться этого с мужчиной. Это не потеря. Однако, судя по отчаянному, серьезному сопротивлению девушки, что-то такое было и у нее. Часть разума Седрика, та, что еще не растворилась в вожделении, была восхищена. Такая битва давала то, чего ему не хватало с женами. Запах пленницы упорно дразнил его, распаляя внезапное желание присилить, смять, показать себя хозяином. Чем дальше, тем сильнее Седрику хотелось не просто взять, а взять резко и грубо, как проигравшего. Как поверженного противника, который своим поражением потерял право на снисхождение. Чтобы посмевшая сопротивляться ему романка осознала всем существом, всем своим женским естеством, кто здесь победитель. Отголосками разума Седрик глубоко изумлялся себе и подобным, новым для него порывам. Геттская кровь, так долго дремавшая в нем, как оказалось, лишь поджидала своего часа.