Капкан
Шрифт:
Только стоила ли игра этих свеч?
— Вернулась? — раздаётся голос папы позади и возвращает меня в реальность.
— Вернулась, — обернувшись, устало улыбаюсь ему и тушу сигарету.
Его появление успокаивающе действует на меня.
— Что случилось? — спрашивает, заглянув в пепельницу и увидев с десяток окурков.
— Всё в порядке!
Он садится рядом и смотрит на меня внимательно.
— Нет, моя девочка, не в порядке, — обнимает меня, прижав к груди.
Я ничего ему не говорю, а он больше
Наши отношения улучшились за этот месяц, как и отношения с мамой. Я даже не предполагала, что мне так не хватает их тепла, их любви и заботы. Здесь я не чувствую себя одинокой и ненужной; знаю, что значима и важна, а это сейчас мне необходимо.
— Пап, — обращаюсь к нему, прервав тишину, — Я сильная?
— Очень, — он делает небольшую паузу, словно что-то прокручивая в голове. — И ты сама не догадываешься насколько.
— Я сейчас чувствую себя очень слабой, — отрываюсь от его объятий и смотрю на него. — Настолько слабой, что противно от самой себя.
— С чем или кем это связано?
Молчу, не могу произнести имени Ханукаева вслух. Стыдно, ведь я убеждала папу, что все под моим контролем.
— С Роландом? — спрашивает сам, так и не дождавшись моего ответа.
— Наверное, дело не в нем. Просто я в очередной раз чувствую себя второстепенной.
— Объясни.
— Он нашёл Ариану. И я вдруг поняла, что этот человек способен принадлежать кому-то. Получается, — задумываюсь, — Кого бы я не выбрала, у них всегда есть кто-то значимей меня.
Начинаю истерично смеяться, закрыв лицо руками.
— Что я несу? Мы ведь никогда и не относились друг к другу серьёзно, — встряхиваюсь и снова смотрю на папу. — Забудь, что я сказала. Это бред сумасшедшей.
Но уже поздно, в его глазах вселенские переживания и боль.
— Ты ведь говорила, что он ничего не значит для тебя… — тяжело вздыхает. — Почему ты такая? — тянет руку к моим волосам и начинает гладить. — Почему встречаешь не тех мужчин? — задаёт этот вопрос в пространство, а не мне.
— Он, правда, не имеет никакого значения в моей жизни, — слова звучат настолько неубедительно, что в них не верю даже я.
Он снова молча обнимает меня и целует в макушку. По телу растекается тепло его чувств. Все же это бесценно, что родители всегда остаются рядом, вне зависимости от того, что их дочь полнейшая дура. Закрываю глаза, стараясь унять слезы, которые хотят вырваться наружу, и прижимаюсь к нему сильнее, как в детстве.
— Ну как я вам? — на балкон залетает Эмми, и заставляет искренне порадоваться её появлению. — Похожа на Медею? — крутится вокруг своей оси и улыбается во все зубы.
Она надела мои джинсы, объемную кофту, сверху накинула дутую куртку, а пол своего лица прикрыла кепкой и очками.
— Похожа-похожа, — смеётся папа. — Только сними очки, на улице дождь моросит.
— Медея носит их вне зависимости от времени года и погоды. Да, сестрёнка? — она с такой гордостью говорит обо мне, что становится неловко. Не того человека она выбрала для подражания.
— Да, родная. Тебе все очень идёт, — не могу насмотреться на неё. — А ты куда собралась?
— Мы с музыкальной группой едем в боулинг.
— Такси подъехало? — интересуется папа.
— Да, оно меня уже ждёт. Так что, я побежала, — она целует папу и, обняв меня, вздрагивает от испуга, когда раздаётся сильнейший гром, сотрясающий окна.
— Всего лишь гроза, — шепчу ей на ухо и прижимаю крепче. — Будь хорошей девочкой.
Она машет нам рукой и спешно выбегает из помещения, оставив приятный след за собой. Но что-то внутри меня ёкает, цепляет за самую глубинную часть, и я выбегаю вслед за ней.
— Эмми, — зову ее, когда она уже открывает входную дверь, — Постой.
— Что случилось?
Ничего. Ничего не случилось. Но мне так захотелось ещё раз её обнять. Прижать к груди, сказать, как она красива, и как я люблю её. Это было похоже на резкую нехватку человека, которого ты видишь настолько редко, что всегда боишься во время встречи, что она окажется последней.
С трудом отпускаю её, стараясь не показывать своей вспыхнувшей тоски, и возвращаюсь на балкон, чтобы посмотреть на неё через окно.
— Вот и она стала взрослой, — папа кладёт руку на плечо, понимая мою грусть. — Это нормально, дочка, что те, кого мы стараемся беречь сильнее всего, в конце концов, взрослеют и стремятся к свободному полету.
Вот мы видим, как она выходит из подъезда, прикрывшись от ветра воротником куртки, и стремительно направляется к желтому такси, припаркованному у обочины. Все кажется нормальным, как вдруг мое внимание резко падает на странного мужчину, стоявшего около дома, который, заметив ее, бросает сигарету и следует за ней. Я не могу разглядеть его лица, так как он умело его прячет.
— Что-то не так, пап, — мне становится страшно. — Кто этот человек, идущий за ней?
Он тоже замечает его, отпускает меня и спешит выйти на улицу. А я продолжаю стоять, как вкопанная, и следить за сестрой. Эмми вдруг резко останавливается, оборачивается назад к этому мужчине и спокойно ждёт, когда он к ней подойдёт. Увидев, как он сует руку в карман и что-то достает оттуда, пытаюсь открыть окно и выкрикнуть имя сестры, чтобы спугнуть урода. Но меня так трясет от страха и переживаний, что не удается справиться с оконной ручкой. Вижу, как он достаёт пистолет, направляет его в беззащитное создание и делает выстрел, который заглушается грохотом грома.