Капля воды - крупица золота
Шрифт:
Как и ожидал Бабалы, главной проблемой на участке были кадры.
Большое строительство поначалу всегда походит на большой вокзал: одни приезжают, другие уезжают, многие «сидят на чемоданах»… И кого только здесь нет!
И на участке Рахмет обстановка пока была какая-то неустойчивая, как в необжитом доме.
Большинство строителей, и это Бабалы сразу увидел, прибыло сюда по зову сердца, с самыми высокими целями и намерениями. Они по-настоящему «болели» за успехи участка.
На в первое время тон задавали на участке не они, а те, кого Мухаммед в своем разговоре с Бабалы назвал «работничками». Подлинные труженики скромно делали свое дело, а «работнички» и вели себя более шумно, и выглядели куда колоритней.
В основном это были «перелетные птицы», как окрестил их про себя Бабалы. Иные прилетели сюда, потому что от них постарались избавиться в других местах, Иные — почуяв благоприятную для себя погоду. И стоило им прознать, что где-то «погода» еще лучше, в том смысле, что там и держать себя можно повольней, и карманы набить полегче, так они спешили перекочевать на новые гнездовья, сулящие им большие выгоды. К ним присоединялись те, кто успел крепко проштрафиться и потому предпочитал убраться подобру-поздорову…
Задерживать людей руководство было не вправе: летуны бессовестно использовали советские законы, советскую демократию.
Стройке же, как воздух, необходимы были стабильные кадры. Особенно требовались люди со специальностями бульдозеристов, экскаваторщиков, скреперистов. То есть строители, которые были бы на «ты» с современной техникой.
Бабалы и пришлось ломать голову над тем, как заполучить таких специалистов.
В ближайшее время первую их партию должны были выпустить курсы механизаторов, открытые в Ашхабаде и Чарджоу.
Бабалы готов был принять их с распростертыми объятьями — но специалисты нужны были стройке сегодня, сейчас!..
Как-то, когда он сидел в конторе, раздумывая как раз над проблемой кадров, в дверь постучали, и вошел парень, с которым Бабалы уже был знаком. На вид паренек был ладный, круглый, как пенёк, который срубили, чтобы сделать из него ступу. На тыльной стороне обеих ладоней голубели татуировки: на одной — якорь, на другой слово «Вера», Парень, как показалось Бабалы, был под легким градусом. А глаза смотрели сердито, и выражение лица было такое, будто он пришел требовать долг.
Бабалы глянул на него с насмешливым любопытством:
— Если не ошибаюсь, товарищ Волков?
— Ну, Волков.
— Проходите, пожалуйста. Садитесь.
Парень откинул со лба каштановую челку, похожую на подрезанный хвост жеребенка, в больших голубых глазах мелькнули колючие искорки:
— Я не рассиживаться пришел, товарищ начальник.
— Все-таки присядьте. В ногах, говорят, правды нет.
Парень неохотно примостился на стуле, который вежливо предложил ему Бабалы. Любезность начальника явно его смущала… А тот, как ни в чем не бывало, поинтересовался:
— Как жизнь, как дела, товарищ Волков?
— А!.. — парень махнул рукой. — Дела — как сажа бела. А жизнь скрипит, будто несмазанная телега.
— Что так?
— Долго рассказывать. Да и не затем я пришел. Почему бухгалтерия не хочет со мной рассчитаться? Я все сделал, как положено. Заявление подал пятнадцать дней назад.
Бабалы раскрыл папку, где были подшиты заявления увольняющихся со стройки, полистал их, кивнул:
— Верно, прошло уже пятнадцать дней.
— Так какого черта…
— Погодите, товарищ Волков. Не горячитесь. Это я придержал ваше заявление.
— Это почему?
— Хотелось потолковать с вами. Вы не очень торопитесь?
— Н-нет…
— Отлично. И у меня как раз выдался свободный часок. Вот и побеседуем…
— О чем?
— Есть о чем… — Бабалы потер ладонью щеку, не сводя с парня изучающего, пристального, насмешливо-сочувственного взгляда, под которым тот малость присмирел. — Тебе ведь известно, что на участке сейчас самая горячая пора. Так сказать, период становления. И каждый человек на счету.
— Какое мне до этого дело?
— Так-таки никакого? Такой уж ты несознательный?.. Не верю, товарищ Волков, не верю… Может, тебя что-то не устраивает? Заработки низкие?
— На заработки грех жаловаться,
— Кормят плохо?
— Я не привередливый, мне много не надо…
— Почему же ты тогда так торопишься покинуть стройку? Ведь это великая стройка, она войдет в историю нашей страны, а вместе с ней и все, кто принимал в ней участие.
— Я за славой не гонюсь.
— А зачем за ней гнаться? Как говорил русский поэт Гусев, «слава приходит к нам между делом, ежели дело достойно ее». Ну, ладно. В славе ты не нуждаешься, на заработок, на питание не жалу ешься… Что же тогда побуждает тебя бежать со стройки?
— Почему ж это бежать? Просто — ухожу.
— С таких строек не уходят — с них дезертируют.
— Вы это бросьте, товарищ начальник! — Челка снова упала парню на лоб, на этот раз он пригладил ее. — Демагогией меня не возьмешь. Ежели мне не по душе тут — имею полное право уйти,
— Что же тебе не по душе?
— А Мне жить еще не надоело. А тут — что за жизнь? Каждый день глотаешь по десять килограммов пыли да выдуваешь по пять ведер воды.
— Значит, трудностей испугался?
— Говорю: жить хочется.
— Ну, живи, живи… Я-то думал, ты малый еще не потерянный. А ты… Без таких, кто пасует перед первой же трудностью, стройка как-нибудь обойдется. Как говорится, скатертью дорога…
Вынув из папки заявление Волкова, Бабалы размашистым почерком наложил резолюцию. Волков потянулся было за заявлением, но Бабалы, не отдавая его, спросил:
— Ты ведь скреперист, товарищ Волков?
— Ну… скреперист.
— Где ты оставил свой скрепер?
— Ну… на участке.