Капризный ангел
Шрифт:
– Ну, во-первых, тебе предстоит стать не королевой, – тут же не преминула поправить ее принцесса. – Ты будешь царствующей княгиней. Одного не возьму в толк! – добавила она с некоторой досадой. – В Европе столько королей и великих герцогов. Неужели же нельзя было сделать князя королем или хотя бы великим герцогом Обернии!
– Наверное, его княжество слишком крохотное, – предположила Тильда.
– Ты говоришь непозволительные вещи в адрес страны, которая скоро станет твоей второй родиной! – укоризненно упрекнула дочь принцесса Присцилла.
– Но
– Зато она играет важную роль в европейских делах. И Ее Величество достаточно ясно объяснила тебе почему.
– Папа мне уже давно все это рассказал. Одно меня занимает, но я так и не рискнула спросить об этом королеву. Есть ли среди множества фотографий, расставленных по всей комнате, фотография князя Максимилиана.
– Я же говорила тебе, Тильда! У королевы нет фотографии князя. Повелитель Обернии не любит фотографироваться и никому не позволяет себя снимать.
– Но почему? – искренне удивилась Тильда.
– А я отлично понимаю князя! С какой стати он должен позволять кому-то копировать свое изображение на сотнях снимков, и все на потеху толпе!
– А вдруг настоящая причина вовсе не в этом?
– Вот познакомишься с князем Максимилианом, и, я уверена, он сам расскажет тебе об истинных причинах своего нежелания фотографироваться.
По тону, которым были сказаны последние слова, Тильда ясно почувствовала, что у матери на сей счет имеются собственные соображения, которыми она отнюдь не собирается делиться с дочерью.
Странно! Все вокруг так любят запечатлевать себя на фотографиях, так сказать, для истории и для будущих потомков, а вот князь категорически отказывается обессмертить свой облик с помощью фотокамеры.
Нынче ведь в каждом доме полно фотографий. Взять хотя бы королеву Викторию. Вся комната заставлена фотографиями в серебряных рамочках, а стены сплошь завешаны портретами. На письменном столе нет ни дюйма свободного места от всех этих рамочек. Даже некуда положить перо или бумагу. Одним словом, вся королевская родня страшно любит фотографироваться.
– Хоть бы разок взглянуть на него, узнать, каков он из себя, – примирительно проговорила она вслух.
– Я видела князя в последний раз, когда он еще был ребенком, – поспешно, пожалуй чересчур поспешно, как показалось Тильде, ответила принцесса. – Тогда он был очень красивым мальчиком. Да и сейчас, по отзывам очевидцев, князя считают весьма привлекательным мужчиной.
Если он такой красавец, подумала про себя Тильда, тогда эта странная застенчивость вообще непонятна. Почему он не хочет, чтобы его красотой любовались другие?
На некоторое время в купе воцарилась тишина, был слышен только мерный перестук колес да свист паровозного гудка.
– А мою фотографию князь видел? – снова нарушила молчание Тильда.
– Видишь ли, когда твой отец обсуждал все детали предстоящего бракосочетания, он поинтересовался, будет ли совершен обмен портретами. На что ему сообщили, что князь Максимилиан не позволяет ни фотографировать себя, ни рисовать, а потому у них нет подходящих для обмена изображений монарха Обернии. И тогда папа решил, что в сложившихся обстоятельствах не стоит навязываться ему с твоими фотографиями, теми, последними, что были сделаны в январе. Князь может счесть подобный жест нарушением этикета.
– Иными словами, он хочет покупать кота в мешке, да?
Принцесса вздрогнула и резко выпрямилась.
– Ах, боже мой, Тильда! Что ты такое говоришь? Слышать подобную вульгарность из уст собственной дочери! Остается только удивляться, где ты могла нахвататься подобных выражений.
– Но, мамочка, если оставить в стороне форму, то по сути так оно и есть. Разве я не права?
– Я отказываюсь продолжать разговор на эту тему! – отрезала мать. – Если тебя так занимает твое предстоящее бракосочетание, у нас есть что обсудить. Пройдемся для начала по списку приданого. Он еще, кстати, окончательно так и не составлен.
– А вот это мне совсем неинтересно, – чистосердечно призналась Тильда. – У меня полно нарядов, куда уж больше. Всех этих платьев мне хватит на двести лет! – Она вздохнула и почти с вызовом добавила: – Ты только представь, мама, каково будет лет через десять носить давно уже вышедшее из моды платье! Ужас!
Принцесса недовольно поджала губы.
– Я вообще отказываюсь понимать, Тильда, что с тобой творится в последнее время. С подобными мыслями в голове недолго и до революции. Всей душой надеюсь, что отец никогда не услышит от тебя подобных речей. Представляю, как бы это его расстроило!
– Мамочка! Но неужели тебе, когда ты сама была молодой, никогда не хотелось сделать или сказать что-то такое, что шло бы вразрез с тем, чего от тебя ждут?
Принцесса сделала вид, что не расслышала вопроса, и Тильда продолжала:
– Вот, к примеру, когда тебе сообщили, что ты выходишь замуж за папу, разве тебе в первую минуту не захотелось убежать и спрятаться? И вообще… Неужели ни разу в жизни ты не хотела перестать быть собой и превратиться, скажем, в другого человека?
– Никогда! – стальным голосом отчеканила принцесса. – А что касается твоего отца, то я с самого начала была счастлива стать его женой, а потому была преисполнена благодарности ко всем, кто занимался устройством нашего союза. У меня ведь, в отличие от тебя, было пять младших сестер, и мои родители очень беспокоились, смогут ли они найти достойные партии для всех дочерей.
Голос принцессы заметно потеплел, и она унеслась мыслями в прошлое.
– Мне было уже двадцать пять, когда мне позволили выйти замуж, причем, заметь, не за представителя королевской фамилии. Но я была счастлива, что стану женой такого замечательного и доброго человека, как твой отец.
– И ни малейшего протеста с твоей стороны? – все никак не могла успокоиться Тильда.
– Ни единого! – в голосе принцессы снова зазвучали стальные нотки. – Того же я жду и от тебя! Обещай мне, Тильда, что ты выбросишь этот бред из головы.