Капсула
Шрифт:
– Да, я люблю, как вы сказали, 'мелькать'. Что в этом плохого?
– Станислав Александрович, мы в капсуле, здесь говорят правду, а она в том, что все свои начинания, разные 'советы, институты, движения' вы используете только для саморекламы, по большому счету вам наплевать и на страну и на людей и на дело, которому вы временно служите. Разве не так? Скажите как есть, не стесняйтесь, вы же понимаете, что мы тут одни и о нашей беседе никто и никогда не узнает. Вас представляют политологом … да кто такой политолог? Используя ваш прекрасно подвешенный язык, вы можете стилизоваться под кого угодно, сказать то, что вашей данной аудитории будет приятно и интересно услышать. А ваше собственное мнение? Может статься вы перестали его отличать от мнения ваших персонажей, масок,
– Лидия, а вам говорили, что вы – красивая женщина? Ладно, это сейчас к делу не относится. Что значит я не знаю народ? Я езжу по стране.
– Да, ездите, с лекциями. Ваши лекции посвящены снова политологии, которую вам очень хочется связать с литературой. Вы же обожаете русскую классическую литературу, мало кто знает поэзию так, как вы. О чем бы вы не говорили, вы читаете множество стихов, вам это нравится и аудитории тоже. Может вам следовало бы стать литературным критиком? Лекция ваши часто отменяют, но это вам только на руку: вас начинают считать опасным оппозиционером, а это снова пиар, в котором вы буквально купаетесь. Суетно вы, Станислав Александрович, живете, но жизнь может быть и такой … почему бы и нет. Просто может вы способны на гораздо большее, чем заниматься блестящей болтологией, вызывающей аплодисменты одних и ярость других. Простите, если обидела.
– А что же вы ничего не говорите, что я книги публикую?
– Да, конечно, я прочитала все ваши книги.
– И?
– Ну, что сказать? Так себе … снова текущая политика, стеб, приколы, сатира, черный юмор, алогичные вольные допущения в действиях политических деятелей: то Брежнев чуть не 'подружил' православие и католичество, то Путин – царь … названия всех ваших романов броские, какие-то бульварные, а главное язык ваших текстов не отличается от ваших шутливо-саркастических выступлений по телевизору, театральных, напыщенных, игривых. Ваш обычный интеллектуальный эпатаж, всегда провокационный, агрессивный, на грани скандала и культурного шока. Вы приглашаете читателя в свой лагерь, хотите сделать его своим сообщником, как бы подмигиваете ему, даете понять, что читатель способен понять ваш сарказм. Получается псевдокоммуникация, но вам это неважно, единственное что вам нужно – это самоутверждение к которому должны везти ваши нескончаемые монологи, замаскированные под 'невинную' манеру подшучивать, демонстрируя собственное превосходство.
– Я считаю себя литератором. Сейчас мне интересно писать. Может я и графоман, вы же, Лидочка, на это намекаете?
– Что об этом говорить … все графоманы, все дело только в мере таланта. Пишите на здоровье, вас же публикуют. Тут ваша известность работает на вас.
У меня еще к вам вопрос: почему вы окутываете свой имидж тайной, зачем все эти мистификации? Туман даже по-поводу того, где вы родились. Есть три варианта: поселок Дружба на западной Украине, под Тернополем, Рига и Москва. Зачем вам это? Вы родились в Москве, закончили немецкую спецшколу … а вот Дружба и Рига, к чему такое выдумывать?
– А зачем людям про меня знать?
– А затем, что вы считаете себя публичной фигурой. Вы все время упоминаете о своих детях, даже внуках … да, нет у вас детей и внуков, есть даже вопрос были ли бы женаты?
– Я разведен.
– Да, я знаю, кто считается вашей женой. Киевский политолог, ярая украинская националистка. А может это был фиктивный брак? А? А может вы и сейчас живете на два дома, а иметь женой 'бандеровку-фашистку' вам не к чему. Тут для публики очень запутанный вопрос, и путаница вам самому нравится. Сто раз вы говорили, что ваш отец поляк, а мама … тут пришлось признаваться … мама – еврейка. Вы не устаете подчеркивать свое христианство, впрочем вы ни разу не сказали, что православный, может вы католик … В общем … опять туман: верующий, мол, человек, а конфессия не так уж важна.
Лида заметила, что Стас почти не поддерживает разговора. Молчит, смотрит на нее внимательно, с каким-то обескураженным видом. Удалось ли ей зацепить болезненные для него струны. Почему он ей не возражает? Удивительно. Надо его дожать … пусть думает. Он уверен в себе, но это только на публике, любит светские тусовки, но глубоко внутри в нем живет балованный еврейский мальчик, боящийся быть побитым. У этого хамоватого Стаса детская душа, склонная к странному авантюризму, который с ним не ассоциируется.
– Стас, вы помните, как на презентации последней книги вашего друга Проханова про политтехнолога, образ, прототипом которого вы являлись … была сыграна последняя сцена: вас выносят и бросают на кучу мусора и вы в ней погибаете. Смерть на свалке, как бы символично … Помните? Стас, а, ведь, вы – фрик. А? Согласны?
– Да, Лида, я может не очень внимательно вас слушал, но тем не менее думал … и опять рассуждал как системщик. Я был не прав, когда сказал, что моя жизнь прекрасна. Это может показаться правильным, но … если человеческая жизнь система … то в ней всегда гнездится ошибка. Надо искать ошибку, даже, если кажется, что ее нет! Это знает каждый тестер. Вы – тестер моей жизненной программы, вы пытаетесь найти ошибку, и … правильно, так и надо. Просто, в чем ошибка? В чем? Что вы будете исправлять? Для меня это важно. Я должен понять … Иначе, поймите, трудно решиться …
– Станислав Александрович, вам сейчас и не надо ни на что решаться. Мы поможем вам посмотреть на себя со стороны. Ни один человек себя со стороны не видит, но есть же взгляд 'других', вот вы и станете таким другим, не самим собой. Вы получите возможность сходить в 'кино', где вам покажут кое-что про вас.
– Я сотни раз видел себя на экране.
– О, это другое дело: не 'я себя', а 'они меня'. Увидите и мы встретимся еще раз.
– Я могу от этой возможности отказаться? Я наверное и так приму ваше предложение, хотя у меня будут еще вопросы …
– Нет, 'кино' обязательно для всех. Мы сейчас с вами попрощаемся, отдыхайте, вы устали. Встретимся завтра.
– А где я буду тут спать?
– Нигде, вам будет показан особый 'фильм',вы будете им заворожены до такой степени, что антураж кинозала даже не заметите. Вам не нужно ничего делать, не волнуйтесь.
Лида была уже готова остаться одна, но Стал так сник и выглядел таким обескураженным, что она решила еще немного побыть с ним. Лида видела, что у него к ней много вопросов, но он пока не может их сформулировать, растерялся, что вообще-то для него нехарактерно. Собственная растерянность его самого огорчает, а еще он сильно боится. Почти решился, но именно 'почти'. Эпитет 'фрик', употребленный Лидой ему в одно и тоже время льстит и кажется неприятным. Неужели люди его так воспринимают? И еще, Лида это прекрасно видит, Стас чувствует себя одиноким. Он знает сотни людей, но кто ему действительно близок, кто его любит, кому он небезразличен? Он уже и сам не знает, сбит с толку. Что они ему предложили? Жить где-то там … жить по-другому? Как это? Стас встает с дивана и наливает себе еще хересу. Он один и может начинать думать. Ладно, пусть он побудет у нее в доме, не стоит его 'отключать'. Она сама уйдет.
Лида шла по широкой аллее, засаженной цветущими фруктовыми деревьями, белые лепестки усыпали влажный, местами разбитый асфальт. Когда она еще только стала вербовщицей, ей нравилось иметь контроль над капсулой. Она играла с очертаниями рельефа, временем суток, погодой и пейзажем. Ей было приятно ходить по лесу и лугам, взбираться на холмы или идти вдоль живописной речки. Она выходила из своего меняющего дома ранним утром, а потом возвращалась туда звездной ночью, и луна заливала привычную дорожку. Какое это было удовольствие подставлять свое тело мягким солнечным лучам, шелковистая свежая трава ласкала ее ноги, а потом вдруг оказаться в теплой одежде в том же самом месте, но вместо травы видеть снег, который хрустел под ее шагами. Сейчас метаморфозы перестали ее поражать, она редко меняла что-либо. Капсула подчинялась ей, и Лида к этому привыкла.