Капуста без кочерыжки (сборник)

Коллектив авторов

Агелай считал по-другому. Обнаружив пропажу, он нещадно избивал беднягу Париса, нередко устраивая из экзекуции красочное и поучительное зрелище для прочей челяди. Соседи привыкли к этому развлечению и с нетерпением ожидали очередной части сериала.

Когда в течение дня в стаде пропало сразу пятнадцать быков, Парис вначале впал в уныние. Но потом понял: это — знамение. Уж теперь-то, после столь обильной жертвы, Арес услышит его. А посему он не стал тратить времени на поиски животных, а улегся на травку в благостном ожидании.

Лежать ему нравилось всегда. Но

сегодня он был настроен на чудо. А оно все не происходило. Бороденка его оставалась редкой и шелковистой, сил в мышцах не прибавлялось. И тут Парис понял. Воля богов опирается на волю смертных. Он сам должен решиться на подвиг. А так, лежа на травке, он добьется только одного: придет Агелай и снова изобьет его до полусмерти.

Какой же совершить подвиг? Парис попытался сосредоточиться, но в голову лезло только одно…

Самой прекрасной в его понимании женщиной была жена кузнеца Менелая — Елена. Ее сакральная женственность подтверждалась чрезвычайной плодовитостью. Никто, возможно, даже она сама, не знал точно, сколько у нее сыновей и дочерей. Что касается пьяницы Менелая, то он и не считал их.

Настоящих друзей, с которыми можно было бы посоветоваться, у Париса не было, за исключением слепого певца Гомера. Гомер, уроженец острова Хиос, потерял зрение в сражении с алчными финикийцами, но не утратил при этом свой пыл и время от времени горланил на всю округу поэмы о подвигах — своих и чужих. Он не видел того, что видели другие, зато нередко в подпитии вел беседы с некоей Каллиопой — музой эпической поэзии.

Причиной дружбы пастуха с поэтом было то, что Парис буквально с раскрытым ртом слушал поэмы старого воина, представляя себя на месте великих героев, облаченным в сверкающие латы и сжимающим в беспощадных руках смертоносное жало меча… А еще очень способствовало дружбе то, что Гомер не мог видеть женоподобную физиономию Париса и относился к слушателю всерьез.

…Невидящий взор Гомера был устремлен в одну точку. Будь на его месте человек зрячий, он бы увидел запущенный огород, чахлую оливковую рощу за ним и нескольких бестолковых нубийских рабынь с увесистыми амфорами на плоских головах.

Гомер же видел иное. Раскаленное солнцем и яростью поле битвы, капли пота и крови на обветренных лицах воинов… Он слышал стук копыт, плач прелестных вдов и восторженные крики победителей… Он чуял пьянящую смесь запахов крови, лошадиного пота и молодого вина — запах долгожданной победы!..

Именно сегодня он наконец-то уверовал в то, что созрел для создания великой поэмы… Но что взять за ее основу? «Главное — сюжет, — рассуждал Гомер. — Все битвы, в которых я участвовал, происходили за землю, богатства или из-за иных низменных причин. А хочется чего-то возвышенного. Чего?..»

— Гомер, — прервал его грезы голос Париса. — Я решил украсть Елену.

— Прекрасную Елену? — встрепенулся Гомер.

— Прекрасную? — удивился Парис. — А ты-то откуда знаешь, ты же слепой?

— Слеп я глазами, мой брат, но душой, я чувствительней зрячих, — запел Гомер.

Истинно, вечным богиням Елена красою подобна! Нет, не осудит никто, если брань ты зачнешь за такую, Думаю, в деле таком нас поддержит Афина Паллада!

— Неужели? — обрадовался Парис. — А точно?

— Точно, точно, — заверил его Гомер. — Ты, брат, сильно не раздумывай. Я пиит, ты — герой. Я говорю, ты делаешь — понял?..

Почувствовав в ответном молчании Париса неуверенность, Гомер вскочил и заорал:

— Деяние сие воспето будет во всей Эгеиде!

Парис испуганно отшатнулся, а проходящие мимо рабыни, побросав амфоры, кинулись прочь, вознося молитвы своим варварским богам.

Заручившись поддержкой старого рапсода, Парис вместе с ним отправился в кузницу Менелая.

Сговориться с Еленой оказалось на удивление просто. Именно сегодня, как, впрочем, и ежедневно, Менелай, вспоминая свои былые ратные подвиги, напился до полусмерти в компании своего военачальника — здоровяка Агамемнона — и уже полдня отдавал дань Гипносу. Елена срывала злость на рабынях, нервно вытирала носы младшим детям и возносила проклятия Дионису.

Тут-то на пороге их дома и возник солнцеликий Парис с букетиком полевых цветочков в дебелой руке.

— Я пришел за тобой, Прекрасная, — сообщил он.

— Ага! — Елена уселась на скамью и принялась раздраженно раскачивать стройной ногой. — В каком смысле?

— В обыкновенном… — не нашелся что ответить Парис.

— Ты что же, дурачок, влюбился? — догадалась Елена.

— Ага, — подтвердил тот.

Елена возвела очи горе:

— Только тебя мне еще не хватало! И ты что же думаешь, я вот так вот возьму и пойду с тобой?! Дурак ты, Парис, Приамов сын, как есть дурак!

Парис окончательно смутился, но тут из-за его спины выдвинулся Гомер и нараспев произнес:

Движет не ум нашей жизнью земной, а богов повеленье, А не согласна ты с нами, тогда Менелая разбудим…

Нога Елены стала покачиваться еще интенсивнее.

— Тс-с! — испуганно прошептала она. — Если его сейчас поднять, он и кузницу разнесет, и нас всех без разбору к Аиду отправит…

— Разбудим! — настаивал Гомер, повысив голос, и из-за стенки, словно ему в ответ, раздалось сонное, но грозное бормотание Менелая.

Елена вскочила:

— Так вы серьезно?

— А то… — ответил Парис, набравшись смелости.

Елена внимательнее присмотрелась к Парису и вдруг заявила:

Люб ты мне, право, Парис, и пленяешь своим безрассудством Сердце и тело, отлитые, кстати, отнюдь не из бронзы. То и другое тебе отдаю я… И чад своих, кстати. Коих число, я надеюсь, тебя, храбреца, не пугает?

Она испытующе глянула в его лицо.

— Не пугает, не пугает, — заверил Гомер.