Карафуто
Шрифт:
— Невозможная вещь! Гадкая нора, а не камера для арестованных. Здесь долго нельзя выдержать. Удивляюсь, молодой человек, что вы живы и здоровы.
Володя молчал, но каждый его нерв был напряжен, как никогда.
— Я пришел вас освободить. Японцы — жестокий народ. С большим трудом я добился приказа о вашем освобождении. Ведь я — русский. С какой радостью я поехал бы с вами в Россию!
В его последних словах Володе послышались искренние нотки. Этот белогвардеец говорит об освобождении? Неужели это правда? Неужели можно сейчас выйти
Володя вздохнул полной грудью, будто был свободен.
Но настороженность и внутренняя напряженность не исчезали. Почему этот белогвардеец такой добренький к нему?
Лихолетов долго ничем не выдавал свои намерения. Он сделался вдруг нежным лириком. Он говорил о красоте моря, о величественной тайге, о покрытых утренней кисеей тумана горах.
— Что за счастье жить! — тихо, даже интимно говорил он. — Моя мечта — это быть исследователем природы, как ваш отец. Ах, какие есть замечательные уголки! Какое захолустье! Скажите мне, молодой человек, какую специальность вы себе избрали?
Володя смутился от неожиданного вопроса. Что, в сущности говоря, нужно этому белогвардейцу? Для чего он рассказывает о красоте природы?
— Я вижу, что вы еще не определились с профессией, — вел дальше Лихолетов. — Это в самом деле очень тяжело. Я советую вам стать исследователем. Лучше всего иметь дело с природой: быть геологом, зоологом…
— Тем не менее лично вы считаете, что лучше всего иметь дело с японской контрразведкой…
Володя и сам не почувствовал, как выскочили из него эти слова. И Лихолетов не ждал, что юноша может ужалить. В первый миг он даже смутился, но решил воспринять все в шутку.
— К сожалению, молодой человек, вопрос стоит несколько иначе. Наоборот. Японская разведка считает, что ей лучше всего иметь дело со мной, а не мне с нею.
Но шутки не получилось, и Володя сразу же ответил:
— Самураи знают, кто им будет честно служить.
— Не будем об этом говорить. Любой хочет есть. Ваш отец служит большевикам…
— Это большая честь для него. Родина наша…
— Э, оставьте это. Ваш отец…
— Не трогайте моего отца!
— Речь именно о нем, молодой человек. Кстати, вы пошли в отца. Как и он, любите шутить. Но не в этом дело. Вы должны помочь вашему отцу. Если любите его, конечно. Ваш отец… сейчас очень болен…
— Отец? Что с ним?
— Он в тяжелом состоянии, по причине своего упрямства. Он отказывается предоставить нам некоторые незначительные сведения, нужные для оформления документов… Без которых вам нельзя выехать на родину. Вот бумага и ручка…
Лихолетов вырвал листик из записной книжки и протянул Володе авторучку с золотым пером.
— Напишите отцу записку. Я продиктую. Содержание такое: «Отец, я тяжело болею. Хочу немедленно тебя видеть». Вот приблизительно все.
— Нет, я не напишу такого, — шепотом ответил Володя. У него перехватило дыхание от одной мысли, что он, Володя, может написать
Лихолетов, изображая сочувствие, покачал головой.
— Жаль, что вы уже никогда не увидите голубого моря, лесов, синего неба…
— Вот для чего вы расписывали мне перед этим красоты природы!
— Ерунда! Я сочувствую вам. Погибнуть в этой яме в семнадцать лет!
— Это лучше, чем стать предателем!
— Банальные слова. Ваш отец — больной.
— А отцу вы, наверное, говорите, что больной — я.
— Хорошо. Мы напишем так: «Отец, я хочу видеть тебя в эту последнюю свою минуту…»
— Последнюю?
— Да. Если не напишите записки, мы вас здесь живьем закопаем. И все концы в воду. Есть такое распоряжение Инаби Куронуми.
Мелькнула мысль: «А почему бы и не написать записку? Ведь я действительно хочу видеть отца. Эта записка будет ему знаком, что я живой». Тем не менее Володя отогнал эти мысли. Если белогвардеец требует записки с такой назойливостью, наверное, здесь что-то не так. Отца хотят опутать.
— Ничего я не напишу.
— А если так: «Отец, хочу тебя видеть. Завтра уже будет поздно». Как, молодой человек?
— Никак. Я не напишу ни единого слова.
— Вы не желаете отцу добра?
— Желаю. Поэтому и отказываюсь писать ему.
— А вот сейчас увидим, — вскочил на ноги Лихолетов. — Письмо напишешь, не то что записку!
Он позвал кого-то из-за двери, и в камеру вошли двое полицаев. Белогвардеец кивнул им, и они набросили юноше на шею веревку. Это были два японца — оба низенькие и вертлявые, оба зубастые, как щуки.
— Смерть пришла, — сказал Володе один из них, — яму копай надо!
Они потянули концы веревки — каждый в свою сторону. Боль резанула горло, перехватило дыхание. Володя схватился руками за веревку и замотал головой. Еще миг, и он свалился на землю.
НОЧЬЮ В ТАЙГЕ
Володя всхлипнул и расплющил глаза.
— С днем рождения! — услышал над собою знакомый голос Лихолетова. — Ведь вы вторично родились на свет. Воскресли из мертвых, чтобы написать записку своему отцу. Теперь вы в самом деле больной, и вранья не будет, хе-хе…
Володя был мокрый. Когда он потерял сознание, его, наверное, поливали водой. Он по-прежнему лежал на досках. Два полицая подняли его и посадили на деревянный чурбан. Володя покачнулся, голова у него шла кругом.
— До чего доводит ослушание старших! — насмехался Лихолетов. — Зато хорошая наука. Отец ждет записки от сына, а он… Вот бумага, вот ручка. Пожалуйста, я помогу.
Володя отстранил бумагу.
— Не напишу! — прошептал он, не в силах говорить громче.
— Напишешь, дорогой… напишешь, милый… — сдерживая ярость, процедил сквозь зубы Лихолетов. — Вижу, ты такая же бестия, как и твой отец. Я…