Карафуто
Шрифт:
Иван Иванович, ковыляя, подошел к Володе.
— Сын! Зачем такие слова!
— Я не могу быть теперь твоим сыном…
Володя не закончил. Он увидел в отцовских глазах, на его лице что-то необыкновенное. Отец делал нему незаметные знаки подойти ближе. Юноша наконец догадался, в чем дело. Он может сейчас услышать от отца что-то очень важное. Нельзя, чтобы это заметили полицаи.
— Хорошо, — сказал Володя. — Наверное, ты прав. Обстоятельства…
Отец крепко обнял его и в тот же миг прошептал на ухо:
— Убегай через тайгу к нашим… Граница недалеко. Расскажи обо всем.
И, возвратившись к Лихолетову, громко сказал:
— На моей родине скоро узнают о моем плене… о ваших преступлениях… Надо, чтобы это произошло как можно быстрее…
Володя понял, что в этих словах кроется для него продолжение отцовской инструкции.
— Очень жаль, что не могу много ходить, — говорил дальше Иван Иванович, — вы до сих пор не вылечили мне ногу.
— Починим теперь не только ногу, — отозвался Лихолетов, — весь ваш организм подлатаем. Давно бы так. Садитесь здесь, прошу. Вот ручка…
Иван Иванович сел, придвинул к себе бумагу и написал большими буквами: «отказываюсь».
Лихолетов, как ошпаренный, схватил листок.
Итак, второе «свидание» отца с сыном закончилось совсем неожиданно для полицаев. На этот раз Володю даже не били и быстро отправили в тюрьму. Прощаясь с отцом, он успел ему сказать:
— Все сделаю, отец!
ПОБЕГ
Это было обещание. Он обещал отцу, что дойдет до своих. Володя мучился. Отец верил, что сын выполнит его поручение. Но сын находился в заточении. И если даже ему посчастливилось бы убежать, то как одолеть тайгу, как перейти границу?
Конечно, об этом еще рано думать. Первое и самое главное — это бежать. Голова шла кругом. С чего начать?
Володя имел довольно свободного времени для размышлений. Дважды в день полицай приносил ему бобов или немного риса. Через каждые два-три дня его выпускали в небольшой двор, огороженный деревянным забором из толстых бревен, вкопанных в землю плотно одно к одному. Во время прогулки за узником неотступно следил часовой.
Володя понимал, что из самой тюрьмы убежать труднее, чем с этого двора. Но во время прогулки убегать вслепую тоже нельзя, хотя сначала такой план и был. Ну, хорошо, он метнется в сторону, воспользовавшись тем, что дежурный будет гав ловить. Забор он перелезет. Володя чувствовал, что мышцы у него снова окрепли. Но допустят ли бегство часовые? Хватит нескольких выстрелов и…
Нет, конечно, этот план никуда не годится. Убегать надо не отсюда. Лучше всего совершать побег по дороге. Ведь наверное, его снова поведут на допрос в полицейское управление.
Володя начал готовиться к побегу. А когда он окажется на свободе, его будет ждать трудный путь через тайгу. Надо быть сильным, крепким. Теперь юноша ежедневно делал зарядку. Во время прогулок на тюремном дворе он вызывал хохот и удивление часовых — те никогда не видели, чтобы узник так увлекался физкультурой.
Хуже обстояли дела с едой. Володя сначала откладывал часть от своих порций. Но прятать пищу в камере тяжело, да и нельзя было обрекать себя на голодание. Юноша возлагал надежды на таежные ягоды, на охоту, на рыбу в речках.
И вдобавок он медлить не собирается. Дней за восемь, наверное, доберется до советско-японской границы. Тяжелей придется перейти ее незаметно. Конечно, если он окажется по ту сторону и попадет к советским пограничникам, он — спасен. И тогда в скором времени он увидит отца, которого самураи освободят, едва узнают, что в Советском Союзе известно про его плен.
Очень возможно, что он перейдет границу даже раньше. Может, это случится дня через три-четыре. Главное — хорониться, чтобы не встретиться с японцами…
Володя лежал на досках и мечтал. Да, это были только мечты, так как юноша не знал, что его ждет.
Вдруг он вскинулся. Кто-то толкал его и кричал на японском языке:
— Вставай! Вставай!
Что это? Он спал? Перед ним полицай. В камере темно. Тускло светится фонарь. На дворе, вероятно, ночь.
— Идем! — говорит полицай.
— Куда?
Полицай молчит. За дверью уже ждет дежурный солдат. На дворе еще светло, хотя отовсюду надвигается лиловая полумгла. Над далекими соснами текли желтые и карминовые реки — значит, только что зашло солнце.
Володя вышел за ворота тюрьмы. В коридоре ему встретился узник-японец в сопровождении двух полицаев.
Узник был в рваной солдатской куртке и босой. Володя узнал его. Это был солдат-беглец Хагимура, который бросился со штыком на офицера. Узник тоже узнал Володю и что-то быстро сказал, чего юноша не понял. Но движения Хагимури были очень красноречивы. Он указал пальцем на себя, потом ладонью рубанул себе шею.
«Его присудили к смертной казни, — подумал Володя. — Этого надо было ждать».
Вспомнилось, как на островке Хагимура поделился своими убогими запасами воды и рыбы, как он обрадовался, когда узнал, что перед ним люди из Советского Союза. Стало невыразимо жалко этого японца в изодранной одежде, окровавленного и босого.
Володю толкнули в спину кулаком: он задумался и на миг забыл, что сам узник и его ведут, наверное, снова в полицейское управление на пытки, к ненавистному контрразведчику Лихолетову и господину Куронуми.
Неожиданно сердце Володи замерло, потом заколотилось безумно и тревожно. Юношу вели по улице. Вдали, за приземистыми домиками, начиналась тайга. Чего же ждать дальше?
Володя быстро осмотрелся, и хотя получил за это пинок прикладом в плечо, тем не менее успел заметить, что его сопровождают двое. Сзади идет солдат, а за ним, шагах в четырех, — офицер. Это был тот самый офицер, которого звать, кажется, Хирата и который забрал с островка отца, его, Володю, и поймал «опасного преступника» Хагимуру.