Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница
Шрифт:
Поначалу участковый намеревался скоро отвязаться от назойливого гостя из Москвы, поэтому встретил неласково и, разговаривая, работы не прекращал. Про исчезновение Галицына ничего конкретного сказать не мог. Дескать, пришел к нему резвый полковник, сначала допытывался про Карагач и угрожал, дескать до пенсии не доработаешь, у меня в МВД связи. И вообще надо выяснить, как сын фашиста оказался в органах: Гохман по доброте душевной рассказал о своем происхождении, да и в этом тайны никакой не было, ведь в СССР оставляли тех пленных, кто сотрудничал с НКВД и помогал выявлять
И вот когда участковому надоели угрозы, он послал подальше московского полкана и велел убираться. Тот же резко изменил тактику, заявил, что это у него шутки такие, веселился, хохотал, живчик, сулил похлопотать и организовать вызов из фатерлянда, если захочет, для постоянного проживания на вражеской территории с предоставлением пенсиона и бесплатной квартиры. А на что ему вызов, если у самого три дочери в Германии живут? В общем, хоть гость в доверие и не втерся, но склонил к уступкам и в результате заполучил моториста Скуратенко с единственным исправным мотором на весь Усть-Карагач, если, конечно, не считать «крутых» владельцев лесосек, магазинов и ресторана, у которых были свои «пароходы и самолеты». Этот Скуратенко был должен Гохману по жизни – однажды спас его от верной тюрьмы.
Рассохин стоически нюхал свиной навоз, слушая короткую повесть, и решил сыграть на национальных чувствах. Участковый должен был знать бывшего маршрутника, ибо все немецкие фамилии на Карагаче имели одно происхождение.
– А вы помните Юрку Зауэрвайна? – внезапно спросил он и будто пароль назвал.
– Погодите, – вдруг смутился участковый и бросил широкую подборочную лопату. – Фамилия ваша как? Бурнашев?
– Я Рассохин, Стас.
– Тот самый. Рассохин?!
– Тот, – просто сказал Стас. – Юрка у меня маршрутником работал. Мы с ним открыли богатое месторождение…
Потомок пленного выматерился по-русски заковыристо, но изящно:
– Тебе сколько лет-то, Рассохин? Должно, за полтинник?
– Так и есть…
– Паспорт покажи.
Рассохин усмехнулся и подал паспорт. Участковый профессионально его пролистал, сверил фото и вернул.
– Ни хрена себе, – сказал по-свойски. – Ты что, консерванту наелся? Никогда б не дал…
– Бывает…
– Что сразу-то не признался? – возмутился он и подал руку. – Фридрих! Ну или Федор. А я тебя другим представлял. Айда в дом!
Жена у него была русская, но три дочери, в нужный час вспомнив свое происхождение по отцовской линии, сменили имена, язык выучили чуть больше школьной программы и уехали в Германию. Теперь звали родителей, но те предпочитали ковыряться в навозе…
Все это участковый поведал, пока его супруга собирала на стол, хотя Рассохин отказывался, ссылаясь, что завтракал в ресторане. Фридрих ничего слышать не хотел, за одно поколение, за одну жизнь на Карагаче из немца обратившись в русского сибиряка с вытекающим отсюда хлебосольством.
– А где сейчас Юрка? – спросил Рассохин, поняв, что сопротивление гостеприимству бесполезно.
– Юрку сейчас рукой не достанешь! – похвалился Гохман. – Вот судьба у человека!.. Он рассказывал, ты его золото мыть научил?
– Было дело…
– И одну тайную россыпь указал, богатейшую? Вроде как вас обидели, и ты в отместку…
– Ничего я ему не показывал!
– Да? А он говорит… Ну, ладно, в общем, подался Юрка в старатели. В одиночку по тайге лет двенадцать скитался, пить бросил. Думали уж, погиб где… А перестройка началась, является в Усть-Карагач – рожа красная, уже на «Вольво» катается. Три пилорамы поставил, потом деревообрабатывающий комбинат купил, где карандашную дощечку делали… Если не ты показал россыпь, значит, повезло Юрке, сам надыбал. Сейчас в Кемерово живет, иногда приезжает. Тебя добрым словом вспоминал. Говорил, вы отличились, а никакого почета не оказали. До сих пор помнит и обижается.
– Дело прошлое, – отмахнулся Стас. – Времена такие были, что ворошить… Сейчас надо полковника искать. В общем, он жив.
– То есть как жив?
– Звонил вчера Бурнашеву и своему сыну.
– Откуда?
– Неизвестно…
– У него сотовый? – с надеждой спросил Фридрих. – Если сотовый, то он близко! Тут за деревню ушел – связь пропала.
– Телефон у него космический. Из любой точки можно звонить.
– Это хуже… А ему пробовали?
– Постоянно набираю – выключен.
– Но если живой, чего искать-то его? Не ребенок…
– Звонок странный. Высылает доверенность сыну, чтобы тот продал дачу, снял деньги в банке и все перевел на какой-то счет. Как будто выкуп.
– В заложники взяли? У нас? Да не может быть. Это у вас в Москве…
– Все меняется, – вздохнул Стас. – На Карагаче обычно женщины пропадали. Сейчас мужики. И такие, с кого есть что взять.
Участковый местные легенды знал.
– На погорельцев не спишешь…
– В том-то и дело… Может, бандиты завелись?
– Дикие старатели до сих пор бродят, отвалы перемывают. Но только летом, сейчас им рано еще…
– Кто же лодку прострелил?
– Говорят, пробоины по одному борту и все навылет. Пуль нет, установить, чей карабин, нельзя… Да у нас тут и незарегистрированного оружия хватает.
– Кто лодку нашел?
– Рыбаки, браконьеры, в общем… Говорят, в залом прибило. Шепнули жене Скуратенко.
– А что она?
Гохман уклончиво похмыкал, почесал спину об оконный косяк – не хотел говорить всего, что знал.
– Заявление написала о пропаже мужа, и больше не беспокоится. А она баба дотошная, должна бы верхом сесть и погонять…
– Что-то знает?
– Уголовный розыск проверяет. Думаю, избавиться вздумала от муженька. Хахаль у нее завелся…
– Почему же вы так плохо ищите? Пропал ваш сотрудник, пенсионер, полковник…
– А на него заявления нет! У нас ведь так: пока не заявили – не можем завести розыскного дела. Дела нет, трупа нет – никто искать не станет. Кто захочет вешать на себя московского полковника? Эдак ведь всю область на уши поставят. Если кто из родственников заявит, тогда конечно…