Караван в горах. Рассказы афганских писателей
Шрифт:
— В этой машине быстро спустимся с восьмого этажа.
— А что это такое?
Я не успеваю ответить, лифт стремительно летит вниз. Муска вскрикивает вне себя от страха.
— Лифт двигается с помощью электричества, — объясняю я. Муска не понимает. Нечаянно наступаю ей на ногу.
— Больно! — кричит девушка.
Опускаю глаза и вижу, что она босая.
Мы выходим из лифта и вливаемся в толпу. По улице движется вереница машин. Дома высокие, красивые, сверкают неоновые рекламы: «Звездный ресторан», «Театр золотого петуха», «Муленруж», «Мир наслаждений»,
Муска вцепилась мне в руку, боится потеряться, а в толпе за зеркальными витринами нам подмигивают манекены. Муска глотает слюну, видно, голодна. Проходим еще немного — увеселительное заведение. И соответствующая реклама. Голые женщины, любовные игры. Стараюсь отвлечь внимание Муски, но она видит и стыдливо отворачивается. Чуть поодаль сидят полураздетые женщины, хихикают, хлопают в ладоши.
— Что они здесь делают? — не выдержав, спрашивает Муска.
Не знаю, что ответить. Лгать не хочется. Бормочу что-то невразумительное:
— Это плохие женщины.
— Как-то ездила я с отцом в один город в Бенгалии, — вспоминает Муска. — Он показывал мне таких женщин и тоже говорил, что это плохие женщины.
Я облегченно вздыхаю. Не надо больше объяснять.
Скоро ночь. Мы медленно бредем к окраине города. Природа Швейцарии великолепна, особенно окрестности Лозанны. Узенькие улочки ведут к зеленеющим полям и густым лесам, холмам, по которым вьются, переплетаясь, змеи-тропинки. На вершинах холмов расположены шале[Шале — небольшие деревянные виллы.]. Они покоряют своей красотой.
Любуясь открывшимся видом, рассказываю об этих виллах Муске, которая не выпускает моей руки. Начинается дождь. Муска завертывается в чадру.
— Холодно.
— Сейчас пойдем в теплое местечко и поедим!
— Здесь тоже выдают девушек замуж против их воли? — вдруг спрашивает девушка.
— Ты о чем? — недоумеваю я.
— У нас, у кочевников, девочку либо в детстве сватают, либо потом отдают замуж даже против ее воли. Ты разве не знаешь обычаев своей страны?
Я поспешно соглашаюсь:
— Да, конечно, клянусь, я просто не подумал об этом.
— Меня тоже в детстве просватали за племянника отца… — говорит Муска. — Скоро свадьба.
Я не могу оторвать взгляда от деревянных домиков, разбежавшихся по холмам, от лесов и полей. И вдруг мне чудится, будто на холмах стоят не домики, а черные кибитки кочевников, а молочный туман, сползающий с вершин Альп, кажется дымом, поднимающимся от кибиток, где пекут хлеб…
— А жених у тебя красивый? — не без ревности спрашиваю я.
Она нахмурившись отвечает:
— Такой красивый, как Адам-хан из легенды об Адам-хане и Дурхо, — и краешком глаза следит за мной, видимо, моя ревность ей приятна.
— Стройный, как чинар, кудри черные, глаза большие, брови густые, изогнутые, как лук, широкая грудь, закрученные усы…
Я стараюсь себе представить, каков он, жених Муски.
— Как его зовут? — спрашиваю с грустью, взволнованно.
— Каджир.
Продолжая рисовать его в своем воображении, я вдруг отчетливо вижу, что рядом с одной из кочевых кибиток стоит Каджир с винтовкой в руке и целится прямо в меня. Ничего не понимаю. В чем дело?
Муска отпускает мою руку и бежит к кибитке. Ее фигурка, укутанная в чадру, удаляется, становясь все меньше. Я поворачиваюсь к молодому кочевнику, и в этот момент он стреляет в меня… Возвращаюсь к действительности: с картины мне улыбается Муска.
В зале по-прежнему шумно и весело. Официант разливает шампанское по бокалам…
Перевод с пушту А. Герасимовой
Куст индийской конопли[Индийская конопля служит сырьем для изготовления наркотиков.]
Утро удивительно ясное. Снег почти совсем перестал. Воздух чист и прозрачен. Вершины гор Чардахи близ Кабула оделись в снежные чалмы.
Устад Самандар из окна больницы смотрит на разбросанные по горным склонам деревни, сады, изнемогающие под тяжестью снега деревья и вспоминает другую гору с белоснежными склонами в родных краях. Суровая природа Кабула ему не нравится.
Глотнув холодного воздуха сквозь приоткрытое окно, устад вернулся к постели. Откинув на подушку маленькую, будто обтесанную голову, подложив под нее шафранно-желтые руки и устремив черные глаза в потолок, Самандар отдался воспоминаниям о родном Нангархаре. Пьянящий аромат роз, сады, где растут мандарины, апельсины и хурма, благоухающие нарциссы… В носу защекотало, сердце защемило от тоски. Самандар прошептал:
О куст индийской конопли, дай мне забвенье И в мир иной меня перенеси… — и снова погрузился в раздумье.С самого детства Самандар любил петь, но был очень стеснительным. Стоило ему увидеть кого-нибудь из старших, как он не только переставал петь, но едва не ронял дастархан[ Дастархан— скатерть, расстилаемая на полу.] и блюдо с овощами, которые нес гостю, сидевшему в худжре.
Отец Самандара — Каландар долгие годы служил Амирхану. И Самандар тоже. Мальчик подавал гостям воду для мытья рук, приносил хлеб, наполнял чилимы[ Чилим— прибор для курения.], таскал воду, задавал корм скоту. Главный чилим был в ведении Лаванга, другого слуги Амирхана, Когда гости расходились, Самандар украдкой подбирался к чилиму и делал несколько затяжек.
Главный чилим заполняли чарсом[ Чарс— наркотическое средство.], и Самандар, таким образом, в десятилетнем возрасте пристрастился к чарсу и опиуму, покуривая их вместе со сверстниками.
Шли годы, Самандар вступил в пору юности, полную неудержимых желаний, и влюбился. Но его любимую, Гутый, сосватали другому. Она была племянницей Амирхана. И случилось так, что, благодаря своей первой, исполненной нежности, чистой любви, Самандар стал известным во всей округе певцом.