Карельская сага. Роман о настоящей жизни
Шрифт:
Впервые Юра был столь откровенен с Кириллом. Обычно он не рассказывал никому о том, как оказался в детдоме. Правда, жаловаться ему было не на что, в детдоме по сравнению с домом был настоящий рай, и никто, тяжело дыша перегаром, не предлагал ему убраться или сбегать за добавкой.
– И они продают хату только ради того, чтобы продолжать бухать? Работу найти не судьба?
– Не судьба, – Юра нахмурился и остановился. – Где здесь у нас можно работу найти? В ларек идти? Да они там выпьют больше, чем продадут. Тем более дядька допился уже до инвалидности.
– И ты им позволишь продать
– Еще чего! Еще неизвестно, дадут ли мне комнату после детдома. Сейчас никому ничего уже давно не дают. Числятся в очереди, ходят с какой-то справкой. Всё равно я с этими алкашами жить не собираюсь, каждый день пьянка. Они даже дверь не закрывают, потому что когда спят бухие, к ним кореша не могут в гости прийти, дверь некому открыть. Они и поснимали замки. Или пропили и их, не знаю. Сказал, что согласен на комнату или на однокомнатную хату, полдома продадут, пусть мне купят, пропишусь и до свиданья. Видеть эту пьянь уже не могу, тошнит. Раз в полгода к ним хожу типа навестить. Они и в этот день никогда трезвыми не бывают.
У Кирилла перед глазами тут же замелькали образы. Такие же беспробудные пьяницы были и в деревне. Завидя их на улице, мама предпочитала перейти на другую сторону дороги, а на вопрос Кирилла, зачем она так делает, отвечала: «Это алики, пристанут еще». Будучи маленьким, Кирилл плохо понимал, кто такие алики, даже переспрашивал, неужели и этого дядю тоже зовут Алик. Только потом, подметив, что каждый раз от дяди Алика за километр несет перегаром и блевотиной, Кирилл и сам стал, завидев таких, стараться не попадаться им на пути.
– Что делать будешь, если они всё пробухают и никакой квартиры тебе не купят?
– Купят, никуда не денутся, я им сам пообещал поляну накрыть. Представляешь, у них глаза загорелись! Сейчас, говорит, накрой, а мы потом всё как надо сделаем. Ага, сделают. Сами пусть куда хотят, хоть к птицефабрике селятся, дерьмом птичьим дышать, оттуда народ, кто поумнее, сваливает, а хаты алкашам продают.
– Хватит об алкашах, – фыркнул Кирилл. – Ничего поприятнее не будет? Если собирался об этом говорить, то лучше бы заткнулся сразу.
Юра остановился у ларька и долго, с придирками выбирал ветку бананов. Он поедал их в громадных количествах. Если у Кирилла непреодолимую тягу вызывал шоколад, то у Юры бананы. Кирилл подвирал в разговорах с матерью: в столовой кормили плоховато и невкусно. Их с Юрой растущие организмы требовали чего-то более полезного и питательного. Тяжелый труд в мастерской у дяди Саши тоже заметно прибавлял аппетит.
– Держи, – едва отойдя от ларька, Юра отломил от ветки один банан и протянул Кириллу. – Я про деньги хотел поговорить. Ты слышал об «МММ»?
– Где Леня Голубков? Я не халявщик, я партнер! По телеку эта реклама уже задолбала. Когда ни включишь, каждый раз она.
– Что думаешь?
– О Лене Голубкове? Халявщик он, как эти твои алкаши-родичи.
– Придурок ты. Там больше ста процентов в месяц, тысяча процентов годовых. Сейчас за апрель и май у дяди Саши мы получим нормально, если столько же кораблей на ремонт будут пригонять. Давай вложим? За пару месяцев удвоим. Я на права сдам, тачку куплю, хату обставлю, если она у меня будет. А ты на что копишь?
Отчего-то Кирилл никогда не задумывался о том, что можно взять и накопить деньги на то, что хочется. Он не воспринимал свой заработок серьезно. Ему казалось, что это карманные деньги, мелочь, которые выдавали ему мама или Алексеич, чтобы он купил себе пирожок, или шоколадку, или карамель на палочке, от которой покрывался белыми точками и сильно болел язык. Более солидные покупки, чем кассетный магнитофон или джинсы, для Кирилла до разговора с Юрой были совершенно чужды и далеки. Для подростка, да и для взрослого человека тоже, он зарабатывал хорошо и в глубине души был благодарен Юре за знакомство с дядей Сашей и за всё остальное. Но о серьезных вещах в шестнадцать или семнадцать лет задумываться не хочется. О будущем, которым грезят родители и которое настолько далеко, что до него вряд ли удастся когда-нибудь дожить. О черном дне, настолько черном, что даже черный квадрат и черная графитовая смазка, стоявшая в мастерской в большой жестяной банке, покажутся серыми и невыразительными.
– Я бы на море поехал, маму с Алексеичем с собой взял.
– Это твой отчим, что ли? – удивился Юра.
– Как бы отчим, не знаю, как объяснить.
– Да и не надо, – Юра размахивал банановой шкуркой и, убедившись, что за ними сзади никто не идет, с размаху швырнул ее в кусты. – Я вчера был в месте, где продают акции «МММ», за рынком, может, знаешь.
Юра кивнул, он и сам не раз видел там толпу, стоявшую у окошка.
– Так вот, народ покупает акции, некоторые продают. Зелень заколачивают, удвоить и утроить как раз плюнуть, надо только месяц-полтора подождать. Прикинь сам, если зелень будет просто лежать. Всё постоянно дорожает, копить придется долго, а когда накопишь, это будет уже пшик, копейка. Подтереться пачкой денег сможешь.
– Спасибо за совет, – обиделся Кирилл.
– Да пожалуйста! Вместо того чтобы меня поддержать и так-сяк тоже вникнуть, ты огрызаешься.
– Не огрызаюсь я.
– В рекламе говорят про тысячу процентов в год, это можно положить тысячу или две, а через год забрать в десять раз больше. У них каждый четверг вывешивается курс, их акции дорожают, у них они даже на купюры похожи.
– А если кинут? Или обмен денег устроят? У меня мамка на обмене денег много потеряла, просто поменять не смогла. Окажемся ни с чем. Ты подумал об этом? Отнесешь туда деньги, а они накроются и исчезнут с концами.
– Ты что! Куда они исчезнут? Такая реклама! – глаза Юры горели. – Они и по телеку, и в газетах, и просто так, и по радио. Да и ненадолго мы, немного набежит денег, и сразу заберем. Нам много-то и не надо, сами заработаем. Просто немножечко не хватает. И если столько народу покупает эти акции, то и мы можем. А Леня Голубков – это так, сам сообрази, рекламу ведь для народа делают. Вот и подобрали актера. У нас народ сплошь алкаши…
– Не надо, не сплошь, – Кирилл почему-то подумал об Алексеиче, который любил немного выпить, но пьяным никогда не был, в отличие от тети Софьи и дяди Василия, которым было достаточно пары капель для состояния полной потери связи с реальностью, танцев, распевания песен и скандалов.