Карьеристки
Шрифт:
Он запел.
Почему бы нам не начать с конца?
Как я рад видеть тебя снова.
Слышала ли ты…
А в ответ раздался рев, потрясший стадион до основания.
— Привет, Ровена, — сказал Джон Меткалф.
Ей казалось, что счастливее она уже быть не может.
— Джон! — воскликнула она, потрясенная собственной радостью при виде его. — Как здорово, что ты пришел!
Возможно, это самый лучший момент в ее жизни, она чертовски рада ему, он здесь и сейчас разделит ее восторг. Он был в джинсах и белой майке, облегавшей загорелое тело, обрисовывавшей мускулы, а на мощной груди болталась блестящая карточка-пропуск.
Ровена улыбнулась: такой мощный киномагнат — и здесь, среди разбросанных вещей другого, музыкального мира. Впрочем, при иных обстоятельствах он бы и в этой сфере достиг высот…
— Потрясающее шоу, юная леди, — поздравил Джон. — Я даже думаю, может, попробовать — пару лет позаниматься музыкальным бизнесом.
— А что, рискни! Не исключено, что я смогла бы подыскать тебе место, — сказала Ровена.
Джон покачал головой.
— Ты что, смеешься? Я же не могу согласиться на меньшую зарплату…
— О Боже, ну, ты настоящая ослиная задница! — разозлилась Ровена. — Ты…
— Замолчи, — тихо вслед Джон Меткалф, обнял ее и поцеловал.
Даже для приличия она не попыталась сопротивляться.
«Атомик масс» исполнял «Карлу», когда правление «Мьюзика» наконец добралось до своей ложи.
Они задыхались, взмокли, поднимаясь по бесконечным лестницам. Президенты морщились от мощных звуков музыки и истерических криков поклонниц. Якоб попытался изобразить непроницаемое лицо, проходя мимо двух девочек-подростков, сошедших с ума от восторга, — они разорвали на себе блузки и обнажили груди, которые подпрыгивали в ритм музыки. Джош Оберман тоже заметил, и ему захотелось стать лет на сорок помоложе. Он был в восторге от работы протеже. Происходящее на сцене напомнило ему битлов, выступающих на стадионе.
Все ближе, Все яснее, Я тебе не верю, Я ухожу отсюда,— пел красивым голосом Джо.
Члены правления вдруг застыли. Морис, Ганс и Якоб были вне себя от радости. И тут он наконец тоже увидел, в чем дело.
Ровена Гордон, директор «Лютер рекордс», лежала распростертая под Джоном Питером Меткалфом-третьим, председателем «Метрополис студиоуз», дико целовала и прижималась к нему, а Меткалф уже задрал ее юбку почти до трусов, обнажив потрясающе красивое правое бедро.
Джошуа расхохотался.
— Как дела, Джон? — завопил он. — По-моему, ты уже познакомился с президентом нашей американской компании!
Джо Голдштейну нравилась его квартира. Огромная комната и ванная. Сосновые доски пола он лично обработал и тщательно покрыл темным лаком. Мягкий свет от красных ламп освещал дерево. Он сидел на кушетке под плакатом с портретом Сида Фернандеса из команды «Метс», героя всей своей жизни. В окно, выходившее на север, виднелся Эмпайр стейт билдинг.
Хорошо, подумал он, все идет хорошо.
Раздался звонок. Он пошел открывать дверь. Фланелевая рубашка, потрепанные джинсы и спортивные тапочки — по-домашнему. Топаз стояла на пороге в вечернем наряде, с вызовом в глазах и невероятно красивая. Бриллианты сверкали на шее и в ушах, посылая точечки света, отражавшиеся в голубых глазах и рыжих волосах. Темно-зеленое платье обтягивало ее и вверху, и внизу весьма откровенно и дразняще. Без сомнения, она самая красивая женщина в его жизни.
— Боже! — потрясенно воскликнул он.
— Не говори так, ты не христианин, — резко бросила Топаз, почувствовав слабость в коленках. О ты, красивый ублюдок.
Она прошла мимо Джо, пытаясь сдержать дыхание, как-то выровнять его, чтобы он не догадался.
— Я принесла тебе подарок. Поздравляю, — и сунула ему две бутылки. — Хорошо сработал.
Она говорила так же неловко, как и чувствовала себя. Но что еще она могла сказать? Это должна была быть я! Пошел ко всем чертям! Ты разрушаешь мою жизнь! Пойдем в постель?
— Слушай, кончай, Топаз. Ты сама не такая уж натуральная католичка, — сказал Джо, открывая шампанское и размышляя, сколько еще томить ее неведением.
— Не оскорбляй мои религиозные чувства, — потребовала Топаз, но не слишком благочестивым тоном.
Джо галантно подставил ей стул, и они сели.
На столе из красного дерева стояли подсвечники и розы — белые и розовые, и Джо для начала подал ломтики свежего манго. Он налил шампанское в два хрустальных бокала.
— За директора «Америкэн мэгэзинз» Восточного побережья, — сказал Джо, наполняя бокалы.
Топаз проглотила гнев. Один раз она, уж так и быть, позволит ему позлорадствовать над ней.
— Да, за Джо Голдштейна, — сказала она, приветствуя его рукой.
Джо посмотрел на нее через стол. Если он не слишком уж ошибался, соски поднялись. И вся эта борьба, должно быть, прошла не бесследно для нее. Он вспомнил, как сам возненавидел наглую сучку в тот вечер, как он злился, но тело, вопреки голове, выказывало совершенно другие чувства. И идеи… И она отвечала ему ненавистью, пока однажды одно лишь прикосновение не перевернуло все… И он вспомнил, как занимался с ней любовью на столе, как их взаимная тяга друг к другу стала такой сильной и неудержимой, что напрочь вышибла у обоих разум…