Карфаген смеется

Муркок Майкл Джон

Он рассмеялся и передал Эсме бутылку с вином, из которой только что пил. Моя девочка, казалось, позабыла о том, как не хотела покидать Швейцарию, и сделала большой глоток, вытерев рот кончиками прекрасных маленьких пальчиков. Сантуччи подмигнул ей. Эсме попыталась подмигнуть в ответ. Она сжала мою руку. Аннибале попросил, чтобы я вложил для него сигарету в мундштук. Я исполнил просьбу и поднес спичку к «Гарем леди» — ему нравилась эта марка.

— Зачем вы едете в Англию, синьор Корнелиус? Вы, кажется, предпочитаете путешествовать, как и я. Собираетесь навестить семью?

— У меня там жена. И еще дела. Я хочу зарегистрировать множество патентов. Все говорят, что лучше делать это в Англии.

— Вы должны отправиться в Америку. Большинство моих братьев и кузенов уже там. Правда,

полагаю, теперь это стало гораздо сложнее. Официально туда не попасть. Не попасть, если ты итальянец. Они думают, будто мы все — поджигатели!

Я улыбнулся:

— Я слышал, что так оно и есть.

— По натуре, разумеется. Но мы учимся быть законопослушными. Мы верны Церкви и нашим семьям. Люди часто этого не понимают.

Тем вечером мы остановились в Дижоне, где Сантуччи настоял на том, чтобы купить дюжину различных сортов горчицы. Он оделся более консервативно, возможно, из уважения к французам. «Горчицу нужно покупать только в Дижоне, а колбасу — в Лионе». Очевидно, маленькой женщине, которая управляла пансионом, Аннибале был хорошо известен. Она провела нас через низкий дверной проем в зал с белой штукатуркой и черными балками. На этом полированном деревянном полу мог валяться сам Вийон, держа в одной руке перо, в другой — кувшин грога. Когда мы уселись за резной стол у камина, хозяйка подала нам самые настоящие французские блюда. Даже худшие критики Франции прощают ей высокомерие и неуместную гордыню, когда сталкиваются с местной кухней. Эсме чмокала алыми губами и набивала живот до тех пор, пока не объелась. Ее глаза затуманились. Она снова оказалась на небесах. Наша хозяйка, убирая тарелки, улыбалась как победительница. Сантуччи обменялся с ней несколькими вежливыми фразами, а потом все мы медленно поднялись по узкой лестнице в свои комнаты.

В наших безопасных покоях Эсме начала готовиться ко сну. Я потешался над ней. Со своими папильотками и притираниями она походила на маленькую девочку, которая притворялась женщиной.

— Это волшебство продлится вечно, — сказала она, устроившись на кровати под балдахином, — но какова его цена, Симка?

Это было не похоже на нее — задумываться о подобных вещах, Я несколько удивился, почти рассердился. Казалось, она проявляла неблагодарность, хотя я никак не мог понять, в чем причина. Я обнаружил, что расстроился, даже почувствовал раздражение. Конечно, это всего лишь неуместный пессимизм… Я все–таки справился с приступом плохого настроения.

— Думаю, что цена уже заплачена. Тобой. Мной. — Кровать была белой и мягкой, мы нежились в теплой темноте маленькой комнаты с низким потолком. Я наслаждался почти детским ощущением безопасности. — Все это — награда за мои страдания. И ты разделяешь ее со мной. Ты тоже страдала.

Я опустился на подушки со вздохом удовольствия. Наволочки украшала сложная вышивка. Эсме усмехнулась и прижалась ко мне — она снова успокоилась. Казалось, я достаточно легко переубедил ее — и себя. Эсме не имела права так говорить. Крепко обняв ее, я заснул.

Сантуччи уже за завтраком очень торопился — нужно было отправляться. В Париже он собирался встретиться с другом.

— Великолепный солдат с небольшой армией на продажу. На обратном пути мне понадобится автомобиль побольше.

Мы поняли, что это шутка. Сантуччи надел строгий шелковый костюм пшеничного цвета. Я завидовал его элегантности, поскольку моя собственная одежда мало подходила для этой части света. Я решил купить себе и Эсме новый гардероб, как только мы обоснуемся в Англии. Я стал стесняться своей русской одежды, которая казалась такой модной в Одессе и оригинальной — в Константинополе. Здесь, однако, она выглядела тяжелой, бесформенной и неряшливой. Я снова почувствовал желание надеть форму, но осознавал, что она вряд ли подошла бы человеку, путешествующему с британским паспортом. Можно было продать часть моего багажа и на полученные деньги купить один приличный костюм. Такие детали я мог уладить в Париже. Я решил, что снова назовусь своим русским именем и состряпаю для Эсме документы, в которых будет сказано, что она моя сестра из Киева.

Когда я обдумал все трудности и объем предстоящей работы, мне почти расхотелось ехать

в Париж. Я утешал себя тем, что окажусь в Лондоне через неделю–другую. Я все еще не мог поверить, что всего лишь несколько сотен миль отделяли меня от миссис Корнелиус и ее любимого Уайтчепела. Лондон, как и многие огромные города, казался далеким и знаменитым, таким же оторванным от реальности, как мои непонятые мечты. Теперь Рим и Париж обрели реальные очертания, а Одесса и Константинополь стали просто туманной фантазией, из которой я шагнул в действительность. Во время путешествия я экономил кокаин, не желая остаться в Париже без порошка. Я использовал не больше пары щепоток по утрам. Кокаин всегда помогал мне спуститься с облаков на землю, заставлял обратиться к житейским проблемам. Я решил заняться делами, как только мы устроимся в городе. Я отправлюсь на поиски Коли — возможно, он еще не уехал. Коля поможет мне все решить. Я также пытался вообразить, на что будет похожа жизнь в Уайтчепеле. Меня охватывало волнение, я чувствовал даже какой–то трепет. Я вспоминал свою последнюю неловкую встречу с миссис Корнелиус, ее отрицательное отношение к моей связи с Эсме. Моя верная подруга изменит свое мнение, когда встретится с моей маленькой девочкой.

Мы отправились в путь. Стояло прекрасное тихое утро, солнечный свет пробивался сквозь ряды сосен, позади оставались живописные улицы Дижона. А радостный Сантуччи описывал новый автомобиль, который он хотел купить, как только тот появится на рынке. Электрическая гоночная модель, рассказывал он. «Ситроен» уже создает ее. Теперь мы ехали среди холмов, покрытых редким лесом, мимо ярко–желтых горчичных полей. Иногда мы видели старые замки, деревеньки с каменными коричневыми домами и фермы. Равнодушные коровы паслись в полях, создавая то же ощущение бесконечного постоянства, которое господствовало в сельских районах Украины до революции. Сможет ли моя Украина когда–нибудь вернуться к своему былому совершенству? Конечно, думал я, трупы и разбитые пушки скоро исчезнут среди трав. Все позабудется… Откуда мне было знать? Мог ли я ожидать от Сталина такой жестокости и ненависти? Он вынес смертный приговор всей стране. Большевики заморили голодом русскую житницу! Они минировали луга, леса, целые деревни, чтобы взорвать местных жителей вместе с захватчиками. Я многократно замечал: люди настолько привыкают к войнам, ужасу и смерти, что начинают цепляться за них как за нечто неоспоримое — так более удачливые представители рода человеческого цепляются за древние мирные ритуалы. Почему люди в большинстве случаев сопротивляются переменам, даже если те обычно означают для них выживание? Сантуччи спросил, что я думаю о «Ситроен электрик». Я поделился с ним некоторыми из своих идей, которые касались автомобилей. Машины не должны зависеть от бензина. Их можно приводить в действие с помощью ракет или радиолучей. Я даже работал над проектом автомобиля, в котором движущей силой будут взрывы небольших зарядов динамита.

Естественно, Аннибале это понравилось больше всего.

— Динамит! Вот ваш ответ, синьор Корнелиус. От динамита наша новая Европа взлетит как феникс. Все это… — он взмахнул рукой в перчатке, указывая на небольшие холмы и ручьи, — …должно исчезнуть. Работа была сделана только наполовину, когда они ее прекратили, заключив злосчастное перемирие.

Я никак не мог понять причин для такого разрушения.

— В моем будущем найдется место всему. — Это звучало немного ханжески.

— Чтобы создать по–настоящему новый мир, нужно уничтожить все воспоминания, все признаки, все ключи к разгадке прошлого. История должна исчезнуть!

Он рассмеялся. Мы переезжали горбатый мост и на вершине подпрыгнули так, что несколько секунд парили в воздухе. Длинный капот «каннингема» блестел на солнце, как дуло пушки Круппа. Сантуччи обращался с машиной, как с оружием. Он испытывал радость, управляя ею.

— Так вы — большевик! — Я пытался перекричать рев двигателя. — Вы должны побывать в России. Поезжайте туда поскорее. Они уже воплощают ваши теории!

Он благосклонно выслушал это, качая головой и усмехаясь.

— Но им не хватает стиля, мой друг. Если делать дела как следует, то делать их нужно с изяществом! Это вам скажет любой француз.